Переодевшись, я вернулся к работе, стараясь выполнять ее осторожней. Дело шло медленно. Больше часа ушло на то, чтобы удалить остальную часть лица женщины. Наконец, белая бумага была вся очищена от краски. Но под ней также проступали бугры и выступы.
– Там определенно что-то есть, – произнесла Аликс – Продолжай.
Я взял плоский мастихин подлиннее, осторожно провел им под бумагой и приподнял.
4
– Там другая картина! – воскликнула Аликс, и мы оба уставились на несколько обнажившихся дюймов густой краски, в основном темно-синего цвета с вкраплениями зеленого.
Я снова подсунул мастихин под бумагу, но на сей раз она порвалась. Я отложил нож в сторону и осторожно потянул пальцами бумагу, оторвав еще один кусочек, примерно в квадратный дюйм. Тогда я принялся кропотливо отрывать кусочки бумаги дюйм за дюймом. Работа пошла еще медленнее, бумага с трудом отклеивалась от нижнего слоя краски, но я не сдавался. Аликс стояла рядом, фотографировала и подбадривала меня. Наконец, обнажилась нижняя половина картины.
– Это что, коровы?
Я оторвал еще несколько дюймов бумаги, и мы оба затаили дыхание, когда открылись пиджак, жилетка и рубашка, нарисованные такими тяжелыми, выразительными мазками, что стиль невозможно было не узнать – но ведь этого не может быть…
– Продолжай, – выдохнула Аликс, делая еще один снимок; руки у нее дрожали.
Я снял большую часть бумаги, оставалась только большая неровная полоса, скрывающая верхнюю треть картины. Поставив картину вертикально на стол, я откинулся на спинку стула, и мы стали разглядывать – оба практически разинув рты – портрет рыжебородого мужчины со знакомым изможденным лицом и затравленным взглядом.
– Этого не может быть, – повторяла Аликс. – Разве это возможно?
Я сказал, что не знаю, и вернулся к работе. Под последними кусочками бумаги открылись волосы, светло-рыжие с желтыми и зелеными вкраплениями; каждый волос был прописан жирным мазком, будто вылеплен.
В нескольких местах еще торчали несколько упрямых кусочков бумаги, но картина была видна теперь практически полностью – лицо, борода, переливчатый синий фон, а внизу полоска земли и две маленькие коровы.
– Осмелюсь предположить, Ван Гог? – спросила Аликс, переводя взгляд с картины на меня. – Но это же невозможно, правда? – Она еще раз сфотографировала портрет, потом отложила телефон и придвинула мой ноутбук. Постучав немного по клавиатуре, она повернула ноутбук в мою сторону.
– Вот, все известные автопортреты Ван Гога, по годам, с указанием места нахождения. – Она просмотрела все тридцать восемь картин, поочередно увеличивая их изображения, и прочитала вслух подпись под последней: «Возможно, это последний автопортрет Ван Гога, написанный в 1889 году, коллекция музея Орсе, Париж». – Аликс оторвала взгляд от экрана и повторила: «Возможно».
Я сравнил портрет на экране с тем, что стоял перед нами на столе. Сходство было поразительным.
– На картине нет знаменитой подписи «Винсент», – заметил я.
Аликс напомнила, что Ван Гог, как и многие другие художники, подписывал картины только перед отправкой на выставку или продажей, поэтому многие остались неподписанными. Потом она долго осматривала картину, разглядывая каждый дюйм под увеличительным стеклом и перечисляя различные атрибуты живописи Ван Гога. Аликс отнесла портрет к «позднему стилю, если можно назвать что-либо им созданное поздним, ведь он умер в тридцать семь лет», и продолжала говорить о том, как много он успел сделать. «Больше двух тысяч работ за всю жизнь, большинство всего за одно десятилетие, семьдесят – за последние месяцы жизни!» – сообщила она, ссылаясь на письма, которые Винсент писал своему брату Тео. Потом спросила, читал ли я эти письма, и узнав, что нет, настоятельно посоветовала это сделать.
Я обещал непременно прочитать их. Аликс продолжала изучать картину, сосредоточенно постукивая пальцем по губам, что не мешало ей читать мне лекцию о смерти Винсента.
– Он ведь застрелился? – спросил я.
– Так считается, но точно никто не знает. Свидетелей не было, пистолет был найден только в девяностых, если это вообще тот пистолет. К тому же мольберт Ван Гога, его холст и краски пропали в тот же день, как будто кто-то скрывал следы преступления.
– Думаешь, его убили?
Аликс сказала, что это одна из версий, есть и другие: несчастный случай или самоубийство.
– Но дело не в этом. Любопытно описание похорон, которое сохранилось в письме его молодого друга-художника Эмиля Бернара. – Аликс откинулась на спинку стула и закрыла глаза. – Тело Винсента лежало в ореоле желтых цветов, рядом с его последними полотнами, пейзажами и натюрмортами, а также двумя автопортретами… Вот оно, два автопортрета! – Она открыла глаза и указала на экран ноутбука. – Этот и еще один, который так и не нашли. Либо картина потерялась, либо кто-то ее забрал. – Аликс оглянулась на недавно обнаруженный автопортрет. – Может быть, это он, потерянный Ван Гог?