Стольников опешил. Разговор велся через дешифратор связи, а это означало, что кто-то имел доступ к кодам и знал частоту, на которой работали капитан и начальник разведки.
— Это кто некультурно в разговор вмешивается? — закрываясь рукой от падающих на него веток, поинтересовался Стольников.
— Твой старий знакомий, Сашья…
— Магомед, ты, что ли?
— Узнал, дарагой…
Капитан вместе со связистом и рацией сползал вниз. Его люди, неторопливо спускаясь, методично обстреливали мечущиеся в пламени горящего вертолета тени.
— Конец тебе, Сашья… — напомнил о себе Алхоев. — Не придет к тебе помощь… Пушьков «крокодилы» направит — у меня на всех ракеты найдутся… И артиллерия не поможет, Сашья… По своим стрелять нехорошо, да, Пушьков?..
Стольников осмотрелся. Пора было заканчивать этот разговор. Чехи приблизились на расстояние выстрела от бедра. Еще пара минут, и пора будет вынимать нож из ножен.
— А если я огонь на себя вызову, Магомед, дурилка? — хохотнул он. — Ты же меня знаешь, Магомед…
Подняв голову вновь, он махнул своим по направлению к подножию холма, туда, где начинала редеть «зеленка».
— До встречи в аду, Сашья?..
— Я забью тебе самый грязный котел, Магомед, — пообещал Стольников.
— Нехороший ты человек, капитан… Или тебя снова повисили до старший лейтенант?..
— Ты русский выучи, Алхоев! Могу предложить хорошего репетитора. Тарасенко!.. Скажи дяде по-русски «до свидания»!..
Боец, на мгновение остановившись, ударил огнеметной струей. Огненный плевок, прогудев, охватил пламенем несколько деревьев и двух боевиков. Крича и полыхая, как факелы, они заметались среди своих, наводя панику и отвлекая внимание.
Сотников с радистом поспешили вниз, к своим. Уже почти покинув «зеленку», капитан остановился, выхватил из жилета гранату, выдернул кольцо и швырнул наугад, стараясь лишь, чтобы рифленый кусок чугуна летел над кронами приземистых деревьев.
— Передай Восьмому, пусть перейдет на запасную частоту! — велел капитан радисту. Хотя понимал прекрасно, что, если в радиоузле бригады сидит человек Алхоева, ему ничего не стоит сделать то же.
«Вах», — сказал снайпер Алхоева, когда в полуметре от камня, который служил ему укрытием, разорвалась граната. Схватился за уши, оставив винтовку, и откатился в сторону. Все, что он сейчас чувствовал, — это запах мгновенно сгоревшего от взрыва порохового заряда, белый огонь в глазах и чудовищную боль в перепонках. Уши снайпера ломило, он кричал от боли, напрягая голосовые связки, но не слышал собственного голоса. От него качнулись в стороны метнувшиеся из зоны поражения боевики, словно та же граната могла разорваться еще раз.
Это больно. Очень больно. Это так больно, что хочется на время умереть. Шестисотграммовая «Ф-1» разлетелась на осколки, не задев ни одним из них снайпера. Но грохот, который раздался в полуметре от головы, потряс сознание.
«Больно! — кричал он. — Как больно!..» Барабанные перепонки разорваны, он уже не воин Аллаха. Он просто человек, требующий немедленной медицинской помощи. Но кто окажет ее сейчас, когда разница между жизнью и смертью не так велика и каждый это знает?..
Но по иронии судьбы из медработников здесь был лишь санинструктор Ермолович, который был занят тем, что перетягивал рану рядовому Маслову, роющему в агонии яму ногами. Маслов, стиснув зубы и моргая от заливающего глаза едкого пота, смотрел на торчащую из его левого плеча острую, как наконечник стрелы, и белую, как молоко, кость. Разведчик видел пулевое ранение, разворотившее руку, и видел внутри кости костный мозг. Свой костный мозг… Еще одна пуля пробила грудь, но Маслов не чувствовал этого…
— Черт! — вскричал Ермолович, выхватывая из кармана шприц с промедолом. — Маслов — «трехсотый»!..
Двое — Баскаков и Ключников — бросились к нему и, как только Ермолович вынул иглу из бедра товарища, подхватили раненого на руки. Могучий Ключников взвалил друга на плечо и, косолапя и спотыкаясь, помчался вниз. Следом, закрывая их и двигаясь спиной вперед, поливая «зеленку» длинными очередями и сдержанно ругаясь, торопился Баскаков.
— Командир, Маслов тяжелый!..
— Спускайтесь, мы их тормознем!.. — пообещал Стольников.
Дело осложнялось. С тяжелораненым Масловым группа теряла мобильность и представляла удобный объект для окружения. Хотя разве хоть один выход Стольникова заканчивался без подобных потерь? Каждый раз группа уходила, оказавшись в западне, с ранеными…
Это был бой. Без компромиссов, не учебный, где всегда можно отойти в сторону и отдышаться. Около ста человек против одиннадцати. Теперь уже — против десяти. В Чечне не бывает учебных боев. Бывает крайний и — последний.