— Сейчас меня точно стошнит. — прошептал я своим ботинкам, — Такого интима не ожидал увидеть.
Девушка повернулась к Сиду спиной, не отпуская его рук, наклонилась вперёд. Землю снова «напоила» кровь человека. Звёзды не померкли. Земля не разверзлась. Всё вокруг продолжало жить, спать, дышать, шелестеть, стрекотать. Подняв «ночник», я сел на асфальт, ещё тёплый после жаркого дня. Устав ждать, когда Сид опустит девушку на траву (он опять выбрал место со свободной от «комфортного» для людей покрытия), поднялся и добрался до автомобиля Теда. Если знать куда смотреть в темноту, можно было разглядеть силуэты Сида и девушки в его руках, не надевая ночника.
Наблюдая за ними из автомобиля, мне оставалось только хмурить лоб, создавая на нём новые морщины. За сегодняшнюю ночь я не получил ответов на грызших моё нутро вопросы. Очевидные факты были на лицо: это был Сид; девушки сами кидались в его объятья; они шли сознательно на эту жертву; какими бы странными ни были их наряды, но так или иначе, они были лучшими в их гардеробе. Эта рассмотренная мной в чёрно-белом цвете улыбка на устах девушки, когда она увидела Сида, придавала моему внутреннему червю сомнения ещё больше пищи для размышлений и вопросов. Её белое, фарфоровое лицо, в приборе ночного видения, приносили ещё больше ирреальности происходящему ритуалу. Жертва не воспринималась мной как живое существо. Скорее она походила на куклу или актрису из японского театра.
Боковым зрением уловив движение, я повернул голову, увидев Сида, садящимся в его фургон. Мне хотелось поддаться накопившемуся раздражению и, выскочив из машины, вытрясти из Сида все ответы на мучившие меня вопросы. Раздражение перешло в гнев, гнев в смех. В моей голове высветилась картинка, как мои изувеченные руки хватают, срываясь с ткани плаща, Сида, изо рта идёт пена, лопающуюся пузырями бессмысленных звуков. Пока я утирал рукавом выступившие слёзы, фургон Сида, не включая фары, покинул парковку, медленно катясь в темноте.
Приехав домой под утро, тихо покрался в свои комнаты (мне не хотелось видеть Теда). Меня раздражало даже собственное отражение в зеркале. Сегодня я чувствовал себя увечным не только физически, но и умственно. Приняв наскоро душ, я рухнул на кровать, опасаясь, что промучаюсь бессонницей до обеда, полуденное солнце напомнит мне о временах, когда мои руки были способны сжимать руль мотоцикла. Проснулся я уже по будильнику, что со мной не случалось последние полгода. Приняв душ и оценив, при помощи зеркала, что чуда не произошло — моё тело по-прежнему являло собой образец еретика после пыток инквизиции. Эта мысль иногда меня согревала, когда мне удавалось прятать настырную правду где-то глубоко в своей памяти, отдаваясь буйству воображения.
Всё-таки один «инквизитор» ещё остался. Не успел я войти в паб, как поймал на себе, колющий своим пристальным вниманием, взгляд Теда. Мотнув головой, показывая, что пока у меня нет желания общаться, я проследовал к своему столику. Стараясь уберечься от посторонних взглядов, поглубже натянул капюшон. Но сегодняшний день был полон сюрпризов. Тед не собирался меня «допрашивать», он мило беседовал с седовласым, высоким мужчиной, в довольно странной одежде. Только когда собеседник Теда поднялся с барного стула, я понял в чём была странность. Такой тип одежды я видел один раз, и то в кино. Это был фильм «Имя Розы», там в таких одеяниях ходили монахи.
Монах шёл, освещая всё вокруг себя улыбкой на губах и во взгляде. Когда он подошёл к моему столу отшельника, мне захотелось зажмурить глаза, упасть на колени, покаяться за себя и всех собравшихся в зале.
— Могу я обращаться к тебе «Ким»? — Монах выдвинул из-под стола маленькую табуретку, на которую я иногда закидывал уставшие ноги. Сев на неё, его глаза оказались на одном уровне с моими (каков же его рост?). — У меня к тебе есть разговор.
Через его взгляд лилось столько Света, Любви, Понимания и Прощения, что мне пришлось срочно опускать глаза в стол. Я чувствовал, что иначе мне одними слезами и покаяниями не отделаться. Только вырвавшись из Света, исходящего от Монаха, мне удалось собрать себя и понять смысл последних его слов. Удержав руку от движения, закрыть свой готовый разверзнуться Правдой рот, я попробовал сглотнуть. Во рту снова была пустыня. «Святая» Джил появилась с подносом, на котором кроме двух бутылок пива и тарелки с наггетсами была тарелка с ломтями чёрного хлеба и стакан воды. Ловкими движениями пиво и наггетсы оказались напротив меня, а вода и хлеб напротив Монаха.