— Ну же, малыш! — Барон влепил мужчине пощечину. — Ты засыпаешь, а ведь я говорю с тобой. Хочешь пить? А есть?
— Мать твою поиметь! — Хриплый голос мужчины напоминает собачий лай. — А ты чтоб смотрел и плакал, щенок трусливый.
Взвизгнула плеть. Мужчина зарычал сквозь стиснутые зубы.
— Как вульгарно, — вздохнул Модор. — Поиметь… Люди… Все-то у вас через имения — и счастье, и горе, и любовь, и ненависть. Скучно. Хочешь, я научу тебя выражаться иначе? Давай попробуем, малыш. Эй, спусти-ка с него штаны!
Адъютант бросился выполнять приказ. Сиера отстранилась, вновь прикрыла глаза. Зря, зря этот глупец открыл рот. Обычно барону хватало часа, чтобы вдоволь натешиться и уйти, но над этим бедолагой он глумится с ночи и, кажется, вовсе забыл о времени.
Звякнула сталь — Сиера не стала смотреть, что за новое орудие пытки достал барон.
— Вот, попробуем так, — звучит его заботливый голос. — Я этого давненько не проделывал, поэтому могу ошибиться, но мы потом все залечим, не волнуйся.
— Ты полоумный! — Это визжит, не выдержав, женщина из-за решетки. Жена? Сестра? — Да чего ж тебе не хватает-то в жизни, чудовище?
— Любви, — отвечает барон. — Меня никто не любит, кроме вас. Представляете, как мне грустно? Как мне больно?
Непривычный грохот заставил Сиеру открыть глаза и насторожиться. Кто-то колотил в подвальную дверь — настойчиво и уверенно.
— Эт-то еще что? — враз изменившимся голосом сказал барон. — Иди, узнай. Если там не моя жена и не посланный от графа — убей, кто бы это ни был. Все знают, что меня нельзя здесь беспокоить. Правда, малыш? Извини, я отвлекся. О чем мы говорили?
Адъютант пробежал мимо убежища Сиеры, и она сжалась в крохотный комочек. Никому и в голову не придет рыться в груде старого мусора, куда она проникала ночами незримым туманом и лежала почти без движения, слушая крики жертв и бред барона.
Стукнул засов. Полоска дневного света пробежала по каменным ступеням, прорезала тьму, дополнив тусклую керосиновую лампу, которой Модор освещал свои безумства.
Сверху донеслись голоса. Слов не разобрать, но адъютант явно давал кому-то разнос.
— Сказал ведь — сжечь, — вздохнул барон. — Никакого послушания. Вот кто меня окружает, малыш. Удивительно ли, что я ищу твоего общества?
Даже изо всех сил притворяясь человеком, Сиера ощутила идущий сверху невероятный выплеск силы.
— Ну вот, наконец-то, — воскликнул Модор. — Сейчас, мой помощник вернется, и мы поговорим о моей матери… Да обо всем, о чем пожелаешь.
— Господин барон? — Незнакомый мужской голос сверху.
Сиера, вновь прильнувшая к амбразуре, увидела, как вздрогнул Модор. Тонкое длинное лезвие в его руке опустилось.
— Что? — взвизгнул он. — Кто там? Я занят, убирайтесь!
— Господин барон! — Голос стал укоризненным. — У нас тут маленькая проблемка…
— Дворецкий укажет гостиную, извольте обождать.
— Дворецкий, к сожалению, умер…
— Что? Мой помощник только что…
— С прискорбием сообщаю, что и ваш помощник тоже мертв. По правде говоря, тут все внезапно отчего-то скончались, и нам очень скучно, да и жутковато немного в одиночестве. Вы бы не соблаговолили подняться на пару слов? Мы бы спустились сами, но из ваших покоев так смердит, что лошади пугаются. Ожидаю в гостиной.
Дверь хлопнула. Барон бросил лезвие на стол рядом с плеткой, потушил керосинку. Он всегда оставлял за собой темноту.
— Какие еще лошади? Что за… — бормотал Модор, поднимаясь, незримый во тьме, по ступенькам.
Еще один проблеск света, стук двери, грохот наружного засова. Сиера, пытаясь унять дрожь, сделала десяток глубоких вдохов и выдохов, как всегда.
— Смерть! — раздался шепот во тьме.
— Смерть! Смерть! Смерть! — подхватили другие.
Бессильный шелест, в котором сплетались страх и надежда, зародился здесь, возле пыточного зала, и раскатился дальше по тюрьме, заполнил каждую смердящую клетку. Как всегда, у кого-то отыскалось огниво, кто-то пожертвовал лоскут от одежонки.
— Люби меня, смерть моя, — раздавалось древнее заклинание, давно позабытое, но воскресшее в этом проклятом подземелье.
Вразнобой и хором, с неподдельной страстью, с рыданием или ненавистью, но только шепотом, лишь бы никто наверху не услышал.
Пора. Ее звали, как когда-то давно — на площадку у костра, танцевать под веселую свирель брата. Когда небо было бескрайним и высоким, когда жизнь полнилась весельем и счастьем, а никакого барона не было и в помине.