- Пойду я. Забегу к тете Вале, а потом надо Катюху из школы встретить, в пять вторая смена кончается. И Володя скоро придет. Все. Побежала. - Мила торопливо надела перед зеркалом песцовую шапку, схватила с вешалки лег-кое демисезонное пальто, поцеловала отца и мать и, одева-ясь на ходу, выскользнула в коридор, но дверь, не успев захлопнуться, приоткрылась, и голова Милы снова просу-нулась в дверь:
- Родители, я вас люблю. Пока.
- Ольга Алексеевна засмеялась, а озабоченность на лице Виталия Юрьевича растворилась в улыбке, взгляд по-теплел, и в глазах исчезла колючесть.
Глава 30
Было уже по-зимнему холодно. Зима еще не наступи-ла, но ждали, что вот-вот посыпит снег: ветер уже носил поземку, и снежная крупа больно хлестала по лицу, и люди поворачивались спиной к ветру или утыкали носы в шар-фы и воротники пальто.
Несмотря на ненастную погоду, народу на похороны пришло много. На гроб филармония поскупилась. Вяче-слав Михайлович лежал в стандартном сосновом гробу, правда, обитым красным бархатом. Под траурный марш гроб с телом вынесли на улицу и поставили на две табу-ретки. 'Какой синюшный цвет лица, - безразлично отме-тил Виталий Юрьевич. Равнодушно, потому что он уже не отождествлял лежащее в гробу тело с Вячеславом Михай-ловичем. Для него человек существовал или не существо-вал. Все остальное уже было не важно. Так случилось, ко-гда умер его отец, Юрий Тимофеевич. Виталию Юрьевичу тогда было двадцать лет. Он очень переживал, когда отец медленно угасал от рака, не находил себе места и изводил-ся от тоски и жалости к отцу. А когда отец умер, и Виталий Юрьевич увидел его мертвым, он поймал себя на мысли, что смотрит с какой-то брезгливостью на труп и воспри-нимает его просто как нелепость, несовместимую с тем живым, которого он любил, и кто ему был дорог. Его по-просили побрить мертвое лицо, на котором вдруг выступи-ла щетина, и он с трудом заставил себя взять в руки элек-трическую бритву и автоматически, избегая смотреть на то, что недавно еще было его отцом, водил по щекам, усам и подбородку. И на похоронах, которые он запомнил как дурной сон, он слышал причитания, похожие на зауныв-ную, надрывную песню бабушки, и истерический, захле-бывающийся плач матери, и разноголосые стенания, похо-жие на вой, родни, но сам не проронил ни слезинки и вы-полнял все, что его просили, с отрешенностью зомби. Отца просто не стало. Все остальное было бутафорией. Родст-венники тогда упрекнули его в черствости, а мать до самой смерти жаловалась, что похоронить ее будет некому, по-тому что на сына, которого даже смерть отца не тронула, надеяться нечего...
До центральной улицы гроб несли на плечах под не-прерывный, разрывающий душу похоронный марш. Про-цессия растянулась на сотню метров. Впереди несли венки: от филармонии, от танцевального коллектива, от родст-венников, от городского отдела культуры и даже от город-ской администрации. На подходе к улице Горького гроб погрузили в катафалк, близкие полезли за гробом, осталь-ные, кто хотел ехать на кладбище, сели в автобус.
У кладбищенских ворот процессию встретил батюш-ка, гроб внесли в церковь, и началось отпевание. Виталий Юрьевич столбом стоял в толпе провожающих, косился украдкой на иконы, к которым многие прикладывались, не знал, как вести себя, и чувствовал неловкость. Он с удив-лением отметил, что Ольга Алексеевна крестится и делает это естественно и ловко, как истинно верующая.
- А вы что? Если в храм пришли, перекреститесь. Креститесь, креститесь, рука не отсохнет, - услышал Вита-лий Юрьевич и не сразу понял, что дьяк обращается к не-му.
Он неловко перекрестился и, почему-то, ему было стыдно.
- Вот она, катком прокатившаяся по душам атеисти-ческая мораль советской власти, - иронически подумал Ви-талий Юрьевич. - Видно, я как был атеистом, так им и ос-танусь... Но, в конце концов, Толстой был верующим, а в церковь не ходил и церковно-служащих не любил, - успо-коил свою совесть Виталий Юрьевич.
К месту захоронения шли за батюшкой, который не-разборчиво бубнил старославянские слова и размахивал кадилом. Время от времени он оборачивался, и тогда Ли-нин муж, Володя, совал ему в руку мелкую купюру.
Когда гроб закрыли крышкой, с женой покойного Вя-чеслава Михайловича Валей случилась истерика. Она бро-силась к гробу, ее оттащили и удерживали Володя и Лина, пока она не успокоилась.
Гроб опустили на веревках два могильщика. Им по-могал кто-то из провожающих. Могильщики оступались на мерзлых кучах земли, скользя и теряя равновесие. Нако-нец, гроб стал на дно могилы, головами уйдя в выемку у самого дна, вырытую из экономии, чтобы не копать могилу во всю длину. Градом застучали о крышку гроба смерз-шиеся комья земли, и вдруг хор голосов завел обрядовую песню к разлуке:
Стоят сани снаряженные,
Ой да наряженные.
И полостью подернуты,
Ой да подернуты.
Только сесть в сани да поехати,
Ой да поехати.
Кому вынется, тому сбудется,
Ой да сбудется.
Тому сбудется, не минуется,
Ой да не минуется.
Пели ладно, высокий голос выводил строку, а осталь-ные многоголосно подхватывали припевные повторы. Песня плачем разносилась по кладбищу и от этого плача или стона щемило сердце.
Сидела я у окошечка,
Ждала к себе милого.
Не могла дождатися -
Спать ложилася.
Утром встала - спохватилася,
Гляжу на себя - вдова!
На могильный холмик положили венки. Венков было много и те, что не поместились на холмике, поставили вдоль ограды. Потом кто-то говорил прощальные слова над могилой, но Виталий Юрьевич не вслушивался. Те-перь, когда могилу закопали, ему хотелось побыстрее уйти домой. И когда первые провожающие пошли на выход к автобусу, он взял Ольгу Алексеевну под руку, давая по-нять, что им тоже пора.
По дороге их нагнала нищенка, полная девочка с гру-бо зашитой заячьей губой и загундосила: 'Владимир Пет-рович всем денежку давал, а мне не дал. Дайте, Христа ра-ди!'
- Оля, дай ей сколько-нибудь! - растерянно попросил Виталий Юрьевич.
Ольга Алексеевна достала из сумки десятку и отдала девочке, та сразу отстала
- Чего она ко мне-то? - удивился Виталий Юрьевич.
- Внушаешь доверие, - шепнула Ольга Алексеевна.
- Кто такой Владимир Петрович?
- Здравствуйте! Муж Лины... Он же здесь вроде стар-шего. Распорядитель, что-ли.
- Надо же, нищие как быстро сориентировались, и имя отчество знают, - чуть усмехнулся Виталий Юрьевич.
Они подождали Лину и Валентину на выходе, еще раз выразили соболезнование. Ольга Алексеевна соврала, что Виталий Юрьевич плохо себя чувствует, и они не остались на поминки.
Дома Виталий Юрьевич с Ольгой Алексеевной помя-нули покойника, выпив по рюмке водки перед ужином, а на следующий день, в субботу, когда к ним зашел Влади-мир Сергеевич с Милой и Катюшкой, Виталий Юрьевич достал из холодильника начатую бутылку водки и поста-вил на стол.
- Надо всем вместе помянуть Вячеслава Михайловича, - ответил он на вопросительный взгляд жены.
Ольга Алексеевна собрала на стол, вслед за мужчина-ми пригубила из рюмки.
- Похороны были знатные, - заметил Виталий Юрье-вич.
- Дай бог каждому, - эхом откликнулась Ольга Алек-сеевна. - Много было народу. Венки. И от филармонии, и от отдела культуры. И весь ансамбль 'Матрешки', кото-рым он руководил, хотя они последнее время и перебива-лись кое-как.
- Вы, родители, завидуете, что-ли? - засмеялась Мила.
- Не говори глупости, - обиделась Ольга Алексеевна. - Завидовать тут нечему. А только приятно, когда в послед-ний путь тебя провожают по-человечески, а не кое-как.
- Да ладно, мам, шучу! - серьезно сказала Мила. - Не обижайся. Вам еще рано думать о похоронах.
- Все хорошо. Только гроб еле через ограды протащи-ли, - вспомнил Виталий Юрьевич.
- Так у нас ограды, как заборы на дачах, в человече-ский рост. Только зачем, непонятно! Некоторые на калитки даже замки вешают, - заметила Ольга Алексеевна.