Томас встает и хватает свой поднос, как только что Натали.
– Дэниел, ты просто идиот. – Он кивает в мою сторону. – Ему этого сейчас не надо.
Я ничего не говорю, но надеюсь, что Томас не пострадает. Уж не знаю, какие слухи он распускал, ну и ладно. Не сомневаюсь: я вполне расквитался с ним тем, что сделал с Эми, пусть даже он никогда об этом не узнает.
– Ой ли? – вопрошает Дэниел, в притворном смущении поднося ладонь ко рту и глядя на меня. – Холдер! Тебе этого сейчас не надо? Ты что, скорбишь или типа того? И нам следует уважать твои чувства?
Стараюсь не улыбаться, но Дэниелу чертовски здорово удается перевернуть этот поганый день с ног на голову. Он переходит с одного стола на другой, перемещаясь обратно к нашему столу.
– Холдер, не желаешь поучаствовать в нашей викторине? Я подумал, может быть, ты захочешь внести ясность. – Повернувшись, он вновь обращается ко всем в кафетерии, не дожидаясь ответа от меня. Некоторые подхватывают свои подносы и выходят, не желая стать предметом его внимания. – Э, да куда же вы все? В любое другое время каждый из вас был не прочь обсуждать эту тему. Почему же не сейчас, когда мы можем наконец выяснить истинную правду? Может быть, Холдер расскажет нам, почему Лесс это сделала. Или даже как все было. Может быть, и предположение о том, что он тоже склонен к суициду, окажется верным! – Дэниел снова смотрит на меня и упирает руки в бока. – Холдер? Эти слухи верны? Ты действительно назначил день, когда собираешься убить себя?
Теперь все глаза и в самом деле устремлены на меня. Я не успеваю ответить, да не очень-то и хочу, но Дэниел протягивает ко мне руки с выставленными ладонями.
– Постой! Не отвечай. – Обернувшись, он обращается к сильно поредевшей толпе. – Пожалуй, нам стоит сделать ставки! Дайте кто-нибудь ручку и бумагу. Даю бабки до следующего четверга. – Он вытаскивает из кармана бумажник.
Очевидно, дежурная по кафетерию решила положить конец незаконному пари, поскольку направляется к Дэниелу. Заметив ее, он засовывает бумажник обратно в карман.
– Сделаем ставки после школы, – поспешно говорит он, соскакивая со стола.
Я поворачиваюсь и иду к двери, а Дэниел – следом. Едва за нами захлопывается дверь, как в кафетерии возобновляется гул, и на этот раз гораздо громче. Когда мы подходим к шкафчикам в коридоре, я поворачиваюсь к другу.
Не могу решить, стоит врезать ему за то, что он учинил, или низко поклониться.
– Ну ты даешь, мужик, – со смехом говорю я.
Он проводит ладонями по лицу и с тяжелым вздохом приваливается к шкафчикам:
– Угу. Я не хотел, чтобы так вышло. Просто больше не было сил терпеть эту хрень. Не понимаю, как у тебя это получается.
– Сам не понимаю. – Открыв свой шкафчик, я беру ключи от машины. – Пожалуй, можно считать дело законченным. Не хочу больше здесь ошиваться.
Дэниел открывает рот для ответа, но тут у него за спиной кто-то откашливается. Повернувшись, вижу директора школы Джойнера, который сердито смотрит на Дэниела. Снова поворачиваюсь к другу, но он непонимающе дергает плечами:
– Увидимся завтра. Похоже, директор хочет пригласить меня на обед.
– Скорее, оставить после уроков, – сурово произносит тот у меня за спиной.
Дэниел закатывает глаза и идет вслед за директором к нему в кабинет.
Достаю книгу, по которой буду заканчивать доклад для мистера Маллигана, и иду по коридору к выходу. Едва завернув за угол, я слышу, как кто-то произносит имя Лесс, и резко останавливаюсь. Выглянув из-за угла, вижу у шкафчиков группу из четырех парней. У одного в руке сотовый, и остальные склонились к нему, просматривая видео. Слышится голос Дэниела. Очевидно, кто-то записал его «выступление» во время обеда, и запись уже ходит по рукам. Потрясающе. Новый повод для сплетен.
– Не понимаю, почему Дэниел поднял из-за этого такой переполох, – говорит парень с телефоном в руке. – Неужели он думает, что мы не станем об этом говорить? Если человек настолько жалок, что убивает себя, мы, разумеется, будем об этом говорить. По мне, так Лесс должна была проявить выдержку, а не искать легкий выход…
Я не жду, когда он закончит фразу. Швыряю его телефон в шкафчик, и он разбивается вдребезги, но этот треск не идет ни в какое сравнение с тем звуком, с каким мой кулак врезается парню в челюсть. Следующих ударов уже не слышу, потому что вдруг перестаю воспринимать окружающее. Парень лежит на полу в коридоре, я сижу на нем верхом и бью с такой силой, чтобы он никогда больше не раскрыл свою вонючую пасть. Люди оттаскивают меня за плечи и руки, но я продолжаю его колошматить. Не помня себя от ярости, я смотрю, как кулаки у меня становятся все краснее от крови, которая размазывается по моим рукам с каждым новым ударом.
Пожалуй, их желание в конечном итоге исполнилось. Я сломался.
И мне на все наплевать.
Глава 5
Лесс,
поздравляю с пятинедельной датой со дня смерти.
Извини, что последнее время не держал тебя в курсе событий, но произошло так много всего. Тебе понравится. Меня, Дина Холдера, арестовали.
Две недели назад я ввязался в школе в драку, защищая твою честь. Пожалуй, дракой это не назовешь. В драке обычно участвуют два человека, а это действо было явно односторонним.
Как бы то ни было, меня посадили в тюрьму. Правда, я не просидел там и трех часов, как мама освободила меня под залог. Так что это, скорее, лишь на словах звучит круто. Признаюсь, впервые я был рад, что она юрист.
Я здорово огорчился и не знаю даже, что с этим делать. Маме в последнее время тяжело приходится, и мой маленький инцидент в школе не поднял ей настроение. Она считает, что потерпела неудачу как мать. Твое самоубийство заставило ее разувериться в своих родительских способностях, и это очень больно видеть. А теперь, когда я напортачил в школе, она еще больше сомневается в себе. И даже заставляет меня на время уехать к отцу.
Думаю, это уж чересчур для нее. После того как я избил в школе этого придурка, она призналась, что, по ее мнению, я нуждаюсь в помощи, которую она сейчас не в состоянии мне оказать. Я изо всех сил старался переубедить ее, но после сегодняшнего слушания судья, похоже, согласился с ней. Папа уже едет сюда, чтобы забрать меня. Еще пять часов – и я отправлюсь в наш родной город.
Туда, откуда наша жизнь пошла под уклон.
Ты помнишь, как мы жили, когда были детьми? До момента, когда я позволил Хоуп сесть в тот автомобиль?
А жили мы хорошо. Очень хорошо. Мама и папа были счастливы. Мы любили наш район, наш дом, нашего кота, который постоянно прыгал в тот чертов колодец на заднем дворе. Не помню даже, как его звали, но это была самая дурная скотина из всех мне известных.
Но с того самого дня, когда я оставил Хоуп плачущей на лужайке перед домом, наша жизнь пошла под уклон. С того дня все изменилось. Стали появляться репортеры, обстановка накалялась, и мы совершенно утратили простодушную веру в людей.
Мама стремилась уехать из города, а отец не хотел бросать работу. Ей не нравилось, что мы живем по соседству с домом, где это случилось. Помнишь, после похищения Хоуп она несколько лет не разрешала нам одним выходить на улицу? Она очень боялась, как бы с нами не случилось то же самое.
Родители старались, чтобы все это не повлияло на их брак, но в конечном счете не выдержали. Я помню тот день, когда они сказали нам, что разводятся и продают дом и что мама переезжает с нами сюда, ближе к ее семье. Никогда этого не забуду, потому что, если не считать тот день, когда пропала Хоуп, это был худший день в моей жизни.
Но для тебя этот день был, казалось, самым счастливым.
Ты была так рада, что мы уезжаем. Почему, Лесс? Жаль, я не успел спросить тебя, когда ты была жива. Мне надо знать, почему тебе так не нравилось жить там, потому что я действительно не хочу возвращаться в Остин. Не хочу оставлять маму. Не хочу жить у отца, делая вид, будто меня не волнует, что он много лет назад бросил свою семью. Не хочу возвращаться в город, где за каждым поворотом буду искать Хоуп.