Долой поясок на пончо, долой само пончо, да здравствует обнажённое женское тело, подающееся навстречу руке и губам, ласкающим грудь!
Разумеется, ни о какой пресловутой «миссионерской позе» с моей раненой ногой речи идти не может. Только она сверху. И мать-природа ей, «раздраконенной» предварительными ласками, подсказала, что куда вставлять, как двигаться.
Несмотря на отсутствие реакции на первое в жизни проникновение, характерное для земных женщин, ясно, что для Оне всё впервые. Больно уж она, наклонив голову, удивлённо рассматривает, как происходит сам процесс, явно прислушивается к ощущениям. Включая возникшие, когда семя толчками начало изливаться в неё.
Пусть не одновременно со мной, но причитающуюся ей долю блаженства «инопланетянка» получила. Я был бы последней сволочью, если бы позволил себе, для кого она столько сделала, оставить её без него. Не без эгоистических соображений, конечно, доводил её до экстаза: нам с Оне тут ещё долго «загорать», пока я стану способен добраться до Города, и раз уж дело дошло до секса между нами, то пусть она отдаётся с охотой, а не «в силу взваленных на себя обязанностей».
Вот и ответил я на вопрос, когда-то заданный Колькой Бадмаевым у стен Города… Если физиология у нас с аборигенами практически одинаковая, то и интиму ничего не мешает. Если, конечно, не ставить целью рождение детей: судя по ДНК, мы всё-таки относимся к разным биологическим видам.
Изменились ли наши отношения после этого случая? Конечно! Я и раньше замечал, что девушка мне симпатизирует, но теперь она совершенно перестала скрывать свои чувства. Особенно — когда я научил её целоваться. То ли организм, переживший шок, чудит, то ли местная пища так действует, но эти поцелуи частенько, чаще, чем было с Крохой, переходят в следующую стадию. И не только ночью, когда мы лежим, тесно прижавшись друг к другу. Если вы думаете, что «наше» время, когда стемнеет, то глубоко ошибаетесь. Оне просто шалеет, когда наблюдает за процессом, сидя поверх меня. А ночью этого не увидишь, ночью у нас «в ходу» другие позы.
Не знаю, что повлияло: то ли заложенные в организме регенеративные способности, то ли опять микроэлементы в пище, то ли секс животворящий, но на десятый день я почувствовал, что у меня появились силы подняться. Кое-как объяснил подружке, что именно ей надо разыскать и принести (слова из лексикона друг друга мы постепенно осваиваем), вырезал из той ветки подобие костыля, с грехом, шипением и негромкими матами пополам натянул на себя форменные штаны и берцы и выбрался на свет божий. Крыша от слабости «едет», ногу берегу, но ковыляю.
Да, досталось деревушке от подземных толчков неслабо! Не будь почти все дома построены из веток и тростниково-соломенных матов, явно превратилась бы в руины. Вон, на месте глинобитного дома здешнего «мироеда» до сих пор одни груды мусора. Хоть стенку вокруг поселения и частично восстановили, есть очень обширные участки, на которых она выглядит просто валом из обломков, не достигающим в высоту и полутора метров. И, судя по темпам восстановления, с ней возиться ещё никак не меньше месяца.
Суетятся вокруг неё, в основном, беременные женщины да мелкая пацанва. Первые воду от колодца в кувшинах и откуда-то корзины с комками глины носят, вторые камни и затвердевшие до каменного состояния обломки прежней кладки разбирают да глину в ямах, вырытых в земле, топчут. Редкие старики эти камни в стену кладут и жидкой глиной обмазывают.
Как мне кажется, процесс можно было бы ускорить, если применить опалубку хотя бы из жердей, заливая слои условных «камней» тестоподобным глиняным раствором. Но как это объяснить «мироеду», руководящему стройкой? Словарный запас языка гелонов у меня — лишь немногим отличается от нуля и касается лишь самого необходимого в жизни: «ты», «я», «идти», «стоять», «лежать», «есть», «пить», «спать». Ну, в последнее время добавилось ещё «любить». В том самом смысле. Утрирую, конечно, но не сильно.
Вулкан всё ещё извергается. По крайней мере, столб клубящегося дыма над ним поднимается до небес и на высоте в несколько километров загибается куда-то на юго-восток. Даже на расстоянии в несколько десятков километров видны лавовые реки, текущие с вершины вниз. Это днём. Ночью, скорее всего их ещё лучше видно.
Гулял всего минут двадцать, а вымотался так, будто вагон цемента разгрузил: все поджилки трясутся. Но самое трудное испытание меня ждало уже в нашей хижине, судя по виду снаружи, уже давненько не обновлявшейся (похоже, нас с Оне, чужаков, в неё и пустили потому, что она пустовала). Испытание заключалось в том, чтобы из вертикального положения перейти в горизонтальное, не потревожив больную ногу. И так приноравливался, и сяк, пока просто не рухнул на правый, здоровый бок…