«Мироед» поступил разумно, не растягивая ополченцев по всем дырам в заборе. Пардон, в оборонительной стене. Он их держит кучкой, чтобы можно было ринуться именно туда, куда полезут атакующие. Если, конечно, ополченцы уцелеют после того, как дюжина лучников примется пускать стрелы по очень хорошо видной «площадной» цели. Дурилка картонная! Зная, что у врага лучники, мог бы заранее озаботиться тем, чтобы снабдить их хотя бы плетёными, как ворота и корзины для переноски глины, щитами! Вот отобью эту орду, при помощи Оне постараюсь объяснить дураку, как это организуется: сейчас это слишком поздно делать. Именно отобью, а не отобьём, поскольку до схватки у деревенских копейщиков дело дойти не должно.
Как я и предполагал, подъехавшая толпа вовсе не попёрла на амбразуру с криками «ура». Или что они тут орут во время атаки? Подъехали шагов на семьдесят, спешили лучников, и те, не торопясь, принялись готовиться к стрельбе.
Не успели. Сухо щёлкнул одиночным мой «Вереск», и наиболее ретивый лучник вдруг повалился на землю. Кочевники спохватились, что что-то пошло не по плану, когда в течение шести-семи секунд желание «подремать» одолело ещё пятерых его товарищей. Даже немного стыдно стало за то, что мочу их, как в тире.
В первую очередь выбил именно лучников, и лишь потом перенёс огонь на неспешенных. За то время, когда последний из степняков удрал за пределы прицельной дальности СР-2, я успел сделать шестнадцать выстрелов, промазав лишь единожды. А может, и не промазав, но только ранив улепётывающего конника.
— Ну, что стоишь? — усевшись, рявкнул я по-русски «мироеду». — Посылай с пяток бойцов собирать трофеи.
Тот, ясное дело, ни хрена не понял, и мне пришлось «жестами объяснять, что меня зовут Хуан».
В общем-то он не понял даже того, отчего это вдруг половина подъехавших к деревне степняков мало-мало умирало, а остальные сдристнули, теряя на ходу людей. Пока Оне, выглянувшая из нашей хижины на изменившийся характер криков, не примчалась ко мне и не объяснила, каким грозным оружием владеет её мужчина.
В общем, добыча деревенским досталась богатейшая. Мало того, что дюжина неплохих по местным меркам луков с нетронутыми запасами стрел, так ещё и копья, а также четырнадцать не успевших разбежаться голов крупного нерогатого скота со всеми принадлежностями для верховой езды. И всё это, по законам войны, принадлежало мне, как убившему их прежних владельцев. Так что в башке мелькнула ржачная мысль: плюнуть на всё и остаться тут, в этой деревушке, новым «мироедом». А что? Богатство-то у меня теперь будет куда солиднее, чем у нынешнего!
Поржал про себя, но решил не выёживаться, а подарить деревне оружие, которое может когда-нибудь пригодиться населению. Вряд ли в ближайшие дни, поскольку сбежавшие кочевники наверняка растрезвонят про нечто сверхъестественное, перебившее их товарищей даже до того, как они начали обстреливать поселение. Ну, и при помощи Оне, рисунков и жестикуляции разъяснил князьку, что от вражьих стрел и даже выпадов копий можно защищаться плетёными щитами. Особенно — если высушить их после изготовления. И этим советом, кажется, завоевал ещё толику уважения местных.
На следующий день, когда народ чуток успокоился, а ещё один дозор привёз известие о том, что кочевники грабят соседние деревни где-то к северу и югу, работы по восстановлению стены продолжились. И по моей просьбе деревенский главнюк выделил мне пару девчушек и троих пацанов, которые буквально за три часа сплели по моему заказу две полоски плетня, длиной примерно два метра и шириной около метра. Вовсе не для щитов. С грехом пополам я при помощи моей малолетней бригады установил плетни как опалубку, «герметизировал» их внутренние поверхности циновками, и один из участков разрушенной стены через два часа вырос не целый метр. Правда, пришлось выжидать пару часов, чтобы глина внутри опалубки подсохла, но гелоны таки сообразили, что моим способом можно резко ускорить восстановительные работы.
Так что с завершением ремонта стены покончили за следующие два дня.
Оне внимательно прислушивалась к моей песенке, которую я напевал полулёжа в повозке. Ну, точно про нашу лошадку она, везущую с того на этот берег повозку с очень ценным грузом. Не с кокаином, как пел Найк Борзов, а с моей тушкой. В какой-то мере — даже бесценной. Естественно, бесценной для меня, любимого. Немало стоящей для той деревни, из которой мы уехали, и, судя по взглядам, бросаемым на меня туземкой, для неё. А ещё, хочется надеяться, для Города, куда мы едем, поскольку прогрессорствовать мне очень понравилось, и пока наши снова не объявятся на берегу озера «Чад», я собираюсь немного подтолкнуть местный технический прогресс.