Парус того кораблика, что уже сунулся в пролив, повис лохмотьями, а я, даже не скупыми, а скупердяйскими очередями продолжаю рвать те, что ещё надуты попутным ветром с океана. Есть! Сработало! Корабль сначала совсем сбавил ход, а потом и вовсе «пополз раком» под действием течения.
Снизу, от двери в форт слышен гулкий, ритмичный металлический грохот. Видно, десантники, обнаружив входную дверь, молотят по ней тем, что у них нашлось при себе. Бог в помощь, ребятки! Там пара сантиметров хорошей стали. Глядишь, месяца за четыре непрерывной долбёжки и сумеете проколупать дырку, в которую можно будет протиснуться самому худенькому из вас!
Бумм!
Только уже с каким-то металлическим призвуком.
— Командир, ставни на окошке жилого этажа пробили ядром, — доложил запыхавшийся Сухинин, изображая пальцами круг, диаметром сантиметров двадцать. — Вот такая дырища! И стеклопакету капец.
— Да и хрен с ним! Несмертельно. Сделаете ещё одну ходку, и ты, Куприянчик, свяжешься с Центральной, доложишь обстановку.
Не до уставного обращения с временными подчинёнными. В бою можно и на «ты». Обидится — извинюсь, спина не сломается.
С заменой парусов возня затянется, так что следующий корабль сунется в пролив только тогда, когда предыдущий отнесёт с фарватера. А значит, пока можно остудить стволы.
Бумм! Новое попадание. Но звук, как будто где-то прямо подо мной. А следом — один за другим, два близких взрыва и вопли боли.
— Тащ, капитан, это я их «приласкал» гранатами через амбразуру.
— Перец. Мой позывной Перец. Экономь время, старшина.
— Принято, Перец! Пипец вертолёту.
— Изрубили саблями?
— Нет, ядро угодило. Хвост оборвало.
Жаль, хорошая была машинка!
Со злости всадил сносимому течением кораблю очередь куда-то в район закрытых орудийных портов. И, судя по потянувшемуся сквозь щели дымку, устроил на орудийной палубе небольшой пожар.
Бумм!
С визгом мимо пролетело срикошетившее ядро, блок парапета, окутанный бетонной пылью, чуть сдвинулся с места.
«Подносчики боеприпасов» вот-вот должны вернуться, так что, развернув установку в сторону корабля, с которого ещё не окончательно сдуло дым от выстрелов, «добил» в него остатки снарядов. Теперь и на нём что-то пылает.
Пока ещё больше запыхавшийся Сухинин помогал мне менять коробки с лентами, старший матрос умчался докладывать на Центральную: первая попытка прорыва в Лиман отбита, готовимся к отражению второй. Уничтожен один из вражеских кораблей, на двух других сильный пожар, на третьем пожар незначительный. Потери высадившегося на косу десанта до тридцати человек убитыми и ранеными. Прямыми попаданиями ядер разбита лампа маяка и уничтожен вертолёт, есть незначительные повреждения здания. Потерь среди личного состава гарнизона не имеем.
Только Куприянчик успел нырнуть в лаз, как рванула крюйт-камера шхуны, подожжённой мной раньше всех. Впечатляющее зрелище! Столб воды, дыма и всевозможных обломков и обрывков. Сколько человек там сейчас отправилось в мир иной, одному богу ведомо. Но никто не заставлял их начинать знакомство с нами с пушечной стрельбы.
Впечатлило, похоже не только меня, но и противника. По крайней мере, ещё с минуту не раздавалось ни единого орудийного выстрела. А потом — как прорвало. Загрохотали пушки не только на последнем из неповреждённых кораблей, выделенных для обстрела маяка, но и на трёх, предназначенных для прорыва, а также на транспортниках. А эти проклятые «бумм, бумм», стали слышаться намного, намного чаще.
Досталось ли от «дружественного огня» десанту, так и крутившемуся под маяком, я не видел. Слышал лишь между грохотом корабельных орудий пальбу из автомата короткими очередями, редкие взрывы гранат да гулкие выстрелы средневековых то ли пистолетов, то ли мушкетов.
Только ни мне, ни Сухинину, занимающемуся укладкой снарядных лент в опустевшие короба, было некогда на них реагировать. За исключением единственного случая, когда какое-то удачно пущенное ядро снова прилетело в парапет верхней площадки маяка. На этот раз — с внутренней стороны. Видимо, угол наклона стволов, установленных на орудийных палубах, не позволяет вести огонь по самому верхнему «этажу» нашей башни. А «счастливчику», умудрившемуся нас чуть не достать, помогла бортовая качка.
С тем, чем занимался матрос, ясно. Я же вёл огонь по тому из кораблей, который сунулся в пролив между косами. Он стоял мористее всех остальных, поэтому попытался воспользоваться скоростью, полученной за счёт устойчивого морского бриза. Так что ко входу в горло должен был разогнаться до максимальной скорости, которую обеспечили бы ему всё его парусное вооружение.
«Бы». Поскольку его действия не остались незамеченными мной. Тактику противодействия прорыву я уже опробовал на его предшественнике, ванты которого сейчас чернели от матросов, меняющих паруса. Поэтому вначале сосредоточил внимание на самых больших, прямых полотнищах, а когда от них остались лохмотья, досадил ленты по шканцам, кормовому возвышению корабля, где находится штурвал и во время боя «обитает» командование.
Похоже, очень удачно досадил, поскольку корабль изменил курс и, спустя пару минут врезался в песок косы, отделённой от нас проливом. Две мачты, фок и грот, то есть, первая и вторая с носа, при этом сломались, рухнув на палубу.
— Командир, «Тарантул» на подходе, — прошипел в динамике рации голос Куприянчика. — Я его вижу через амбразуру.
Возвращались мы на Центральную вовсе не на вертолёте, годном теперь лишь на металлолом, и даже не на «Тарантуле», а на плашкоуте, являвшемся «разгонной» посудиной в водах Лимана. Вместе с руинами «Робинсона», который затащили на него, чтобы не бросать возле «морских ворот земной колонии на планете ТемУр»: просто ни к чему аборигенам знать, что наша «чудо-техника» может быть уничтожена. А сторожевик, доставивший нам смену, остался ожидать подхода «Адама», в трюме которого и доставят к вечеру на базу пленных.
Трудяга «Адам» в день массового отравления гарнизона маяка только-только успел вернуться из Маси, и теперь его команде, вместо заслуженного отдыха, предстоит мотаться между Центральной и маяком, чтобы вывезти пленных и трофеи, а также доставить на наш передовой пост материалы и оборудование, необходимые для ремонта. Ведь пострадали, как оказалось, не только лампа маяка, ставни одного из окон и «содержимое» жилого кубрика. Была уничтожена антенна локатора, от сотрясений, вызванных попаданиями ядер, свалилась и побилась кое-какая утварь, местами осыпалась штукатурка. В общем, новой смене дежурных на маяке найдётся, чем заняться.
Не обошлось у нас и без раненых. Сёмочкин не уберёгся, поймал срикошетившую от стенки амбразуры мушектную пулю в плечо. Благо, та сильно потеряла убойную силу, и её вынул из раны пинцетом штатный «док» сторожевого катера. Так что шёл «домой» на плашкоуте он с рукой на перевязи.
Куприянчик, так удививший меня тем, что он не дежурит на рации, оказывается, проявил инициативу: снова предупредил базу о том, что десять минут будет не на связи, и рванул помогать старшине, отстреливающему десантников, разползшихся по мысу. Ну, обидно стало парню, что мы геройски сражаемся с многократно превышающими нас по численности врагами, а он сиднем сидит в радиорубке. Побухтел я на него, конечно, за то, что он это сделал без ведома командира, но не злобствовал.
До того момента, когда «Тарантул» оказался на дистанции действенного огня, я успел поджечь ещё один корабль. Кажется, адмиральский. А когда заговорили спаренные тридцатимиллиметровые артустановки сторожевого катера, агрессорам и вовсе сильно поплохело. «Слинять» успели только три «карвеллы», включая ту, что, будучи в дрейфе, меняла паруса, да один транспортник. И то — лишь потому, что «Тарантул» не стал их преследовать, а высадил на косу десант, который и устроил зачистку вражинам, мечущимся по суше.
Увидев, что их атакует всего человек двадцать пехотинцев и матросов, те, конечно, очень обрадовались. Но не учли, что эти два десятка вооружены автоматическим оружием, а их поддерживают пулемёты и скорострельные пушки. Пара минут, и пляж покрылся множеством трупов, а самые благоразумные стали выбрасывать тесаки, пистолеты, мушкеты и падать «на четыре мосла». К этим пленным, руки которых стянули за спиной пластиковыми стяжками, а потом перегнали в тень от маяка (не звери же мы, чтобы заставлять их мучиться на солнцепёке!), добавились те, кто сумел покинуть тонущие и горящие корабли и доплыл до берега. Итого получилось сто сорок две головы. Не считая выживших с посудины, севшей на мель на смежной косе.