Со Славой мы были знакомы давно, еще со студенческих лет. Он учился на другом факультете, но на втором курсе мы познакомились с ним в стройотряде. С тех пор мы довольно часто общались. После окончания института, многие разъехались по разным городам страны, а мы, получив распределение в Москве, и к тому же, живя недалеко друг от друга, стали видеться достаточно часто. Нас еще больше сдружило общее хобби. И я, и он собирали марки, поэтому регулярно два раза в месяц, мы встречались в клубе Горького, который находился недалеко от его дома, и потому нам было о чем поговорить. Накануне он позвонил мне и рассказал, что ему предложили купить оптом альбом марок, и он хотел, чтобы я посмотрел и посоветовал ему стоит его брать или нет.
Славка жил с родителями и бабушкой. Дед умер лет пять назад. Квартира была трехкомнатная, но очень маленькая. Комната Славы была всего семь квадратных метров, а может восемь. В ней стоял старый диван, письменный стол и узкая этажерка с книгами. Над столом висела большая карта мира, на которой розовым цветом выделялась наша страна, и было написано СССР. Я посмотрел на карту и подумал:
— Надо же пройдет совсем немного времени и никакого СССР не будет. Будет Россия, Украина и прочие страны СНГ. Вместе со страной, исчезнет ГДР, Югославия и вообще, весь мир станет совсем другим. Капитализм шагнет по планете, а с экранов телевизора будут вещать такое, о чем сейчас даже представить себе невозможно, а на каждом углу, особенно в центре, будут красоваться таблички «Обмен валюты».
— Проснись, соня, — услышал я Славкин голос, — ты чего с похмелья?
— Скажешь тоже.
— Как, ты же сам говорил, что намечается гулянка, и потому ты возьмешь отгул?
— Да какой там. Так совсем малость гульнули. У Зинаиды Петровны день рождения на работе отмечали. Но это так чистый символизм. Так что все в порядке.
— Тогда понятно, а то я смотрю, ты пялишься на карту, словно впервые видишь и пытаешься в ней что-то рассмотреть, а взгляд, как у бешеной селедки, — он засмеялся.
В ответ я тоже криво усмехнулся, и произнес:
— Ладно, показывай, что ты решил прибомбить?
Славик достал альбом и положил его передо мной. Я медленно перелистал его, чтобы сначала оценить весь материал в куче. Это были, как мы называли, Советы. Сразу было видно, что собирал их не коллекционер, а начинающий. Большая часть была гашенка, серии разбиты и марки были самых разных лет. Встречались и довоенные, и послевоенные, и современные, семидесятых годов. Оценив коллекцию в целом, я про себя сразу назвал её как мусор. Теперь надо было посмотреть, нет ли в ней случайно стоящих марок, которые смогут по стоимости потянуть больше, чем все марки в альбоме вместе взятые.
— Так, дай-ка мне лупу, пинцет и каталог.
Я машинально перевернул две страницы альбома, поскольку мысленно определил, на что стоит обратить внимание. Пять невзрачных марок теснились внизу на третьем листе. Я достал марки и посмотрел на них клей, родной он или новодел, нет ли следов от наклеек, затем проверил на заломы и отсутствие следов вытравления штампа, а также целостность всех зубцов, только после этого полистал каталог и, найдя в нем эти марки, показал Славику.
— Видишь, состояние почти идеальное, кроме рублевой. Цена по каталогу пять тридцать. Значит, на клубе она потянет не меньше тридцатки. Сколько хотят за весь альбом?
— Двадцать пять рублей.
— Так, давай посмотрим, что можно поиметь хорошего еще.
Я перевернул еще два листа и, посмотрев марку с надпечаткой, и проверив её стоимость по каталогу, сказал:
— Вот эта не меньше чем за двенадцать уйдет.
— А разве вот эта тебя не заинтересовала? — он вернул страницу назад и показал на марку Циолковского.
— У нее видишь, зубца одного нет, а так конечно, но сам знаешь, бракованные уйдут в лучшем случае за треть цены.
Я еще пару раз просмотрел весь альбом, после чего вынес свой вердикт:
— Короче, для приличия поторгуйся, скажи, что, дескать, мусор и все такое прочее. Если удастся забрать только эти, то прикупи вместе с ними еще три четыре серии, — и я показал Славке, какие именно, — и предложи ему червонец. Ну а если он заупрямится, то не задумывайся, забирай весь альбом. Полтинник ты на нем наваришь без проблем. Один альбом шесть рублей стоит. Так что, смело можешь брать.
— Ты так считаешь?
— Сто пудов.
— Чего?
— Бери, говорю, не прогадаешь.
— Уговорил. Звоню и договариваюсь на вечер о встрече и забираю, как ты сказал, — он положил альбом в портфель и предложил мне выпить чаю с бутербродом. Я отказался, сославшись, что с утра наелся блинов, которые напекла мать, и мне пора идти, поскольку дел на сегодня у меня довольно много.
Я соврал, на самом деле у меня не было никаких дел, и я собирался на сегодня просто отоспаться, а то вся эта неделя была какая-то сумасшедшая. В понедельник аврал на работе, засиделись почти до девяти. Во вторник, с начальником лаборатории ездили на завод, у них что-то не получалось, а они винили нас, что мы напортачили с чертежами. В среду гудели у Валерки почти до часу, а вчера день рождения на работе. Короче, я не дожидаясь субботы, решил отдохнуть и просто выспаться. Поэтому, распрощавшись со Славкой, я вышел на улицу и направился домой, продолжая размышлять о феномене, как я его образно назвал, который со мной произошел утром и продолжался в течение дня.
Когда я вернулся домой, то увидел на столе записку от матери:
— Алеша! Суп в холодильнике, котлеты и картошка в сковороде на второй полке. Не забудь помыть за собой тарелки. Уехала к Зинаиде Петровне, буду дома к 17 часам. Мама.
— Блин, — подумал я, — вечное напоминание относительно мытья тарелок, — я взял в руки записку, скомкал её и выкинул в помойное ведро, и в этот момент неожиданная мысль пришла мне в голову:
— А ведь я никогда раньше не говорил так, то есть нет, говорил, только не добавлял слово блин, а сейчас почему-то вдруг добавил. Почему? — и ответил на свой же вопрос, — Потому что так часто говорят в том времени, которое будет и которое мне, то ли померещилось, то ли привиделось, как угодно это можно назвать.
— Так, главное не паниковать, а попытаться успокоиться, сосредоточиться и во всем разобраться и возможно из всего этого извлечь хоть какую-то пользу.
Я достал из сковородки холодную котлету, разрезал её вдоль, потом отрезал два куска хлеба и густо намазав горчицей, положил её между ними. Налив большую кружку кваса, который мать сама делала на ржаных корках, я отправился в свою комнату и, улегшись на диван, стал размышлять:
— Итак, что мы имеем. Имеем фрагменты воспоминаний моей собственной жизни, которая, если исходить из того, что я помню, весьма фиговая. Больной, одинокий, потихоньку спивающийся мужик, не имеющий никакой перспективы в дальнейшем. Семейная жизнь не удалась, работы нет, здоровья тоже. Теперь рассмотрим саму обстановку окружающего мира. Союз развалился, социализм кончился, капитализм шагает по планете, однако конфронтация между Россией и Америкой в целом осталась, хотя и не в такой мере как раньше. Появились отечественные миллиардеры и миллионы малоимущих. Обстановка однако. Если смотреть с позиций сегодняшнего дня, хуже не придумаешь и совершенно нереально. Теперь, что мы четко помним из истории. Итак, Олимпиаду в Москве часть стран, включая США, будут бойкотировать, очередность генсеков известна. Ну и многое чего из воспоминаний. Если исходить из этого, то, стоит подождать всего два-три года и в случае если все это сбудется, то значит, все это не плод воображения, а реальность, точнее шанс изменить собственную жизнь и сделать её другой.
Мои мечтания увели меня в то время, когда я возвращаюсь в начало двадцать первого века, и перед моим взором предстал большой кабинет, в котором сидит солидный мужчина, перед ним секретарша с большим бюстом и, внимая указаниям, записывает в блокнот, непрерывно повторяя:
— Слушаюсь, Алексей Михайлович. Все понятно, Алексей Михайлович. Будет исполнено, Алексей Михайлович, — и затем, упорхнув из кабинета и закрыв за собой дверь, она оставляет меня одного, а я подымаю трубку и говорю:
— Лизок, чашку крепкого кофе и соедини меня с Лондоном.