- И что же... нельзя по-нормальному договориться и разойтись? В сухую...
- Не-а. В сухую невозможно.
- А как тогда?
- Как, как... Маленьких - пиз...ть, больших - убивать. Более эффективного способа подавления сопротивления человечество пока что не придумало. А шуры-муры - это для мирового кинематографа. - в пленнике вновь взыграло кавказское - уж мне ли не знать... У меня знаешь, сколько таких операций в послужном...
- Операций, говоришь... - дядя Вася поглаживал бородищу, вид его был задумчив, глаза зло глядели на малосольный огурец, насаженный на вилку. Дед приподнял руку, повертел огурец... и с громким хрустом откусил.
-- Моя непутевая жизнь
Даже и не знаю, что про себя-то рассказать. В смысле, хорошего. Сплошная цепь несуразностей да бяк. Рожден я не знаю где, не знаю, от кого и кем. Нашли меня на станции "Дно", в пятидесяти метрах от здания вокзала, между путями; был мне при обнаружении приблизительно месяц от роду. Я обретен завернутым в "конверт", мирно почивавшим в плетеной корзине. Наткнулась на меня осмотрщица вагонов Зинаида Нестерова, шедшая осматривать вагоны. Характерно, что все мое "приданое" было идеально чистым, да и дитё, в смысле, я, отличалось ухоженностью и отменной упитанностью. Все эти премилые подробности я разузнал в своем личном деле, которое выкрал, будучи в интернате в поселке Багряники. И они до сих пор будоражат мое, возможно, шибко нездоровое воображение: вдруг я отпрыск каких-нибудь высокопоставленных, благородных родителей, и моя потеря - звено в цепи трагических случайностей, могущих стать сюжетом латиноамериканского сериала?
Оттого-то и фамилия моя Найденов, что я найден, ну, а имя мне, бедолажному, дала железнодорожница Зинаида, рассудив, что, ежели я послан судьбою - значит, богом. А "божий человек" - это Алексий. Меня и записать-то хотели именно "Алексием", но в последний момент передумали. Пошла для меня череда казенных домов, своеобразные и в чем-то полезные для развития инстинкта выживания круги ада. Дом малютки в Кашине, дошкольный детдом в Елатьме, детдом в Шуе, Багряниковская специальная школа-интернат... Должен признаться: еще в Елатьме на меня навесили ярлык "дебил", что обусловило мое дальнейшее "специальное" образование. Да, проблемы с математикой и русским языком у меня были, но позже, в Вольской воспитательной колонии, когда со мною в школе занимались грамотные учителя, выяснилось, что я просто медленно и туго дохожу до сути. С гордостью скажу, что среднюю школу я окончил без троек, а по литературе, географии, химии и геометрии я вообще был лучшим.
Там же, на зоне, я пристрастился к чтению. Учительница русского и литературы Татьяна Адольфовна Штункель (она из поволжских немцев) приметила, как я нестандартно пишу сочинения, сама протолкнула меня в редактора стенгазеты нашего отряда. Подсовывала мне полезные книги, да и вообще старалась как-то повышать уровень моей внутренней культуры.
Да-а-а... А должен был я отмотать восьмерик, но через четыре года, в 19 неполных лет, я обрел волю. Вынужден сознаться, за что мне наваляли эдакий срок. Мне было 15. Мы, несколько пацанов Багряниковской школы-интерната, без разрешения воспитателей выбрались в поселок Пречистое и там разжились портвейном. Выпили. А дальше я ничего уже и не помню. Утром просыпаюсь в интернате, а меня уже пришли повязывать менты. Оказалось, я - соучастник группового изнасилования и даже главарь банды. Да, в то время в нашей группе я был самым долговязым. Не знаю уж... Все пацаны показали пальцами на меня, короче, сдали. На суде и тетка показала, та, которую признали потерпевшей. Она старше меня на двенадцать лет. Раньше-то я эту Маньку знал, мельком, она в Пречистом известную репутацию имеет. Да, я не сахар в ту пору был, всякие грешки имел. Но, видит бог, женщины не познал. Мне вкатали восьмерик исправилки, а всем моим "подельникам", бывшим друзьям-товарищам, условные сроки.
С моей статьей на детской зоне было немало пацанов - дураки, не добавишь, не убавишь. Не сказать, что детская колония - сахар, но школа хорошая, тем более что там, в Вольске, люди нормальные. Универсальное правило зоны - не верь, ни бойся, не проси - применимо ко всяким слоям нашего общества. Это факт, проверенный мною на собственной шкуре. Вспомнилось, что человеком-то впервые я себя почувствовал именно на детской зоне - и все благодаря учительнице.
Был случай у нас. Отморозок один, на воле еще пристрастившийся к травке, взял Татьяну Адольфовну в заложницы, прямо в школе, после уроков. Дождался, когда все из класса выйдут, и приставил к ее горлу заточку. Такое у нас нечасто случается, но бывает. Что тут сказать... Еще и охрана прискакать не успела, я уж дверь-то выломал - и стрелою к ним. Я этого придурка уже знаю, в первые пять минут на мокряк он не пойдет, потому что еще не осознал своей власти над жертвой. Но через пять минут действия его будут непредсказуемы. Он и зенками хлопнуть не успел - выбил я железку из его руки, мы сцепились на полу-то. Тут и охрана подоспела. Свинтили обоих, да еще и накостыляли - некогда им разбираться-то, ху ис ху. Что мне за это было? Да ничего не было, отчитали за агрессивность. Спас человека - и все тут. Начхать на последствия и несправедливость (столько я этого дела на свою беду принял, что аж душа зачерствела) - надеюсь, если мир горний есть, там мне воздастся.
И знаете... Я был уверен тогда, абсолютно уверен в своем поступке. Это необъяснимо. Втайне я представлял, что Татьяна Адольфовна - моя мама, и я спасаю ее от неминуемой гибели. Замечу, наказание мое начальник колонии приказал в личное дело не записывать. Иначе и не светило бы мне УДО. Есть и в тюрьмах порядочные люди!
Скажу, что после инцидента в школе Татьяна Адольфовна ко мне охладела. Она, как и все другие учителя, была уверена, что я подверг ее жизнь риску. Здесь, понимаете, есть особенность. Учителя заходят в школу с воли, нас туда приводят под конвоем, а после уроков все расходимся туда, откуда пришли. Не знают учителя, что такое зона! Там, понимаете... развиваются звериные инстинкты. Ты спишь - но все равно чуешь опасность. Ну был я на сто десять процентов уверен, что не успеет тот отморозок ничего плохого сделать! Да-а-а... остыла ко мне училка русского и литературы. И даже сторониться меня стала. Позже, повзрослев, я понял: мы все втихую ненавидим тех, кому хоть чем-то обязаны. Такова человеческая натура. Разошлись наши с Татьяной Адольфовной пути. Зато я не охладел к книгам!
На воле судьба мне определила городок Данилов. Дали комнатушку в общаге, работу. Общага - двухэтажный барак на окраине, в местечке, называемом Горушка. Когда-то там была пересыльная тюрьма, ну, а теперь - жилище для таких вот, как я, бедолаг. Среди контингента имелись и те пацаны из Багряниковского интерната, что тогда меня сдали. Я зону прошел, у них все нормалек, а в финале все тот же барак на Горушке. И что характерно: из наших, интернатовских, многие уже и спились, а у меня после той злополучной вечеринки с портвейном и Манькой какой-то стержень внутри встал. Заставляй - пить не буду.