Поток сознания
Обычный дерьмовый денек. Опять. Как же достал этот город. Сижу в древнем автобусе, на вшивом сидении, и думаю, когда же меня исторгнет из себя это место. Я делаю его таким, своим сознанием, бредовым, конечно же. Мусорки, помойки, остановки, одинокие фонари, стоящие близ разного рода притонов в полу заброшенных зданиях, в которых и бомж то ночевать отказался бы. Но людей сие не смущает. Отчего ж? Все ходят сюда за одним. До дома ехать еще минут пятьдесят. Есть время поразмыслить. Занятие это, странным образом не дает мне ни боли, ни страдания, ни удовлетворения или умаления чувств. Бразды правления я давно отдал своему сознанию, что выше меня, выше моего бессмысленного существования. Оно предстает предо мной в минуты покоя. Серьезно. Я могу его видеть. Обычно, как только прихожу в жилище, я сразу заваливаюсь на кровать, не снимая изодранных ботинок и засаленной курточки. И в состоянии размышлений я могу увидеть невидимую оболочку моего сознания. Происходит такое часто. Оно появляется в промежутке между запамятованием собственной сущности и осмыслением подглядывания за мной потустороннего. Ибо мое сознание не мое. Оно как бы ходит вокруг да около и смеется над бренностью моей жизни. Ухмыляется, словно старый дед, лежащий на смертном одре, видя вокруг себя выводок лицемерия - его сыновей и внуков. Все они ждут одного. Но старик не так прост, он знает, что на том конце он перестанет существовать. А раз он перестанет существовать, значит, не сможет осмыслить прошедшую жизнь. И зачем ему тогда оставлять нажитое тяжким трудом состояние своим детям? Все горит ярким пламенем в сарае, где упрятал имущество старик. Дети в панике, берут ведра, ковши, пытаются затушить сарайчик. В нем ведь столько денег, драгоценностей и прочих богатств. И вот старик чувствует, что жизнь подходит к концу, черные соки потекли из него ручьем, но он не сожалеет, что умер, совершив мерзкий поступок, да и к тому же обделавшись. Нет. Он лишь жалеет, что не сможет посмеяться над рожами этих ублюдков, ждавших его смерти. И умирает. Также и сознание смеется надо мной, но осторожно, ласково. Ибо знает, что без меня не будет и него. Я будто колба, носящая в себе семя страшного вируса. Вируса, имя которому Сознание. Прошло 25 минут. Я взглянул на часы. 00:32. Через четыре часа снова на работу. По телу пробежала дрожь. Я так привык к этой усталости, что скоро настанет время, когда она мне будет нравиться. Члены мои исхудали, стали вечно липкими от пота. На голове волос осталось меньше чем на лобке. А мне ведь нет еще и тридцати. Руки стали бесцветны, кожа на них шелушится и спадает слой за слоем. Иногда мне кажется, что такими темпами, и я смогу увидеть свои белые кости, пульсирующие вены. Мысль об этом греет мою душу. Всегда хотел узреть себя изнутри. Головная боль увеличивается с каждым днем. Я ощущаю, как мозг бьется о стенку черепной коробки, желая высвободиться из-под гнета злого гения, умышленно пытающегося уничтожить этот мозг. Все в этих тленных телесах пытается уйти от меня, совершая одну катастрофическую ошибку - заблаговременно предупреждать меня о побеге. Я не настолько туп, чтобы дать свободу разуму, душе, сознанию и чувствам. Все это, конечно не мое, но я не хочу отпускать столь драгоценных мне друзей. Что тогда я? Раз вышеперечисленное ко мне априори не относится, ибо знаю, что они не людские аспекты? Я... Я ничто. Я всего лишь плоть. Я кровь и мышцы. Я мясо. Кусок мяса, весело шагающий по планете. Запах химикатов прижился мне и стал естественным. Вот что творит с людьми долгая работа на химзаводе. На первых порах все отлично, ты не уделяешь внимание проблеме этой работы. Год спустя проявляются признаки ухудшения зрения, координации, общего состояния, ты не отдаешь себе отчета в происходящем с тобой процессе. Ты все еще упорно работаешь. Ибо я люблю упорно работать. Тяжелая работа отвлекает меня от мыслительной деятельности. У обычных людишек после трудового дня сил не остается думать. Это не про меня. Если бы была такая возможность - работать сутки напролет, при этом не уставать и не спать, то я бы с удовольствием пользовался такой возможностью. Это, можно сказать, моя мечта с детства. Я работаю на химзаводе уже двенадцатый год, и до сих пор не нашел предела отупению чувств и убиению здоровья. В одном я уверен на сто процентов - я проработаю здесь до конца своих дней. Эта мысль успокаивает, я, будто погружаюсь в баночку с теплым медом. Я утопаю в меду: вот единственное объяснение ощущению своей работы. Мне даже разговаривать ни с кем не нужно. Да и не поймет никто. Какой человек будет слушать россказни о моей вечной боли, переступающей границу и плавно перетекающей в удовольствие. Я путаюсь в самом себе, поэтому боюсь людей. Мои мысли и идеи плавают в бульоне противоречий и разногласий. Я вдыхаю этот мерзкий аромат испражнений моей души. Дабы суп из мыслей не застоялся, я перманентно его размешиваю. Хочется разбрызгать этот идейный эякулят на все и вся, поделиться кусочками боли. Разум трещит по швам от вереницы событий, случающихся в нем. Кажется, что вот-вот, и он захлебнется в самом себе от переизбытка информации. Я в эти моменты абстрагируюсь от разума. Пусть сам решает свои проблемы. Ветер отграничивания гуляет в нем, разбредаясь по комнатам большого домика разума, неся благую весть - все можно. Можно абсолютно все. Я не готов принять данную мыслю, сопротивляюсь. Но уверен, что скоро поддамся, лягу с этой идеей в постель, как блудница. Все начали выходить из автобуса. Конечная остановка. Я решил посидеть еще немного, водитель все равно вышел покурить. Я смотрю на стекло, исцарапанное и грязное, но пропускающее свет от недалеко стоящих домов. Я встал, прошелся по автобусу, чтобы размять дряблое тельце. Меня коснулась истома от ощущения боли в пояснице, суставах, мышцах. Оргазм был недолгим. За время удовлетворения я успел пробежаться глазами по внутреннему убранству автобуса: ржавый и испачканный осенней грязью пол, одернутые кожей сидения. В некоторых местах наружность кресел проглядывала из огромных дырищ, оставленных от ножа и расковырянные острыми ногтями непонятно кого. На самом дальнем конце автобуса, на последних сидениях были видны следы от спермы. Тут часто такое бывает. Падших женщин любят брать в автобусе. Не знаю от чего. Отсюда возникают разного рода заболевания. От соприкосновения кожи с грязными креслами, да и к тому же с резвящейся на тебе распутницей. Все это приводит к болезням. Не завидую парню, который был здесь в последний раз. За время существования сего маршрутного автобуса я насчитал 362 совокупления только на том сидении. Вероятность схватить что-нибудь очень велика. Интересно, проститутки не додумались до коллаборации с венерологическими частными клиниками? Могли бы поднимать много зеленых. Но мне то, какое дело. Ко мне подобное не относится. Я перестал интересоваться местными путанами лет в пятнадцать. И вообще с этими женщинами лучше не связываться, ибо залетев, они почему-то не делают аборты, а лезут с пузом к клиенту, осеменившему их. Странно. Но даже если бы я сейчас этого хотел, мне не грозило бы такого печального исхода. Я давно сделал вазэктомию, и теперь счастлив. И так на шее хватает племянницы, вечно кричащей о себе. Поскорее бы ее выпроводить за дверь, да только некуда ей будет идти. Мать ее мертва, а отец - мой брат, нежится на тюремной койке за приставания к собственной дочурке. Упекли его года три назад, соседи услышали крики тогда еще шестилетней племянницы, и вызвали полицию. Я был на суде брата, он никак не мог понять, почему его осуждают за чрезмерную любовь к дочери. Вот такой у меня брат. Выродок выйдет на волю только через 22 года, так что бояться не за что. У меня были трудные отношения с братом, он старше меня на три года, всегда измывался надо мной. Воспитаны мы были в доме сирот. Родителей никогда не знали. Только я и он. Жестокость - мягкое слово для обозначения того, что делал со мной брат. Однажды он воткнул в правый бок моих легких ручку. До этого он писал ею письма для людей, которые посещали сиротский дом, дабы нас усыновить. Я всегда мешал ему писать, просил поиграть со мной. Ну, вот он и не выдержал. Голова раскалывается. А таблеток не будет даже к концу недели. Придется потерпеть. Экономить меня заставила прихоть о скорейшем избавлении от племянницы. Устроить ее в частную школу-пансионат для девочек и дело с концами. Я смогу не отвлекаться на нее. Осталось набрать какую-то тысячу до суммы за оплату школы. Еще пара дней и возомнившей себя королевой племянницы не будет в моем доме. Водитель сказал мне выходить из автобуса, я не спеша выволок свои кости из транспорта и побрел в сторону дома. Знакомые запахи. Хоть я и проработал всю сознательную жизнь на химзаводе, где рецепторы теряют свои способности, чуять запахи я пока еще не разучился. Веяло трупом собаки. Этот резкий запашок всегда мне нравился. Отбивал туманные думы. Это как кольнуть расплывающуюся на полу серую массу, которая занимается самозабвением. После укола масса перестанет расплываться и немедленно начнет обретать форму чего-то прекрасного. На улице никого не было. Что хорошо. Глянул на часы. 1:03. Свет почти везде погашен. Я шел, смотрел на овдовевшую луну и думал о том, что надо слить бензин с машины соседей. Хотелось нюхать. Скорее всего, не сегодня. Завтра может. В спине образовался