пласт замерзающего пота. Сил помыться у меня уже нет. Приду домой, приготовлю заранее завтрак недопринцесске. Выпью спирту и лягу спать. Просплю часа два и снова на смену. Не жизнь, а малина. Обожаю свою жизнь. Так, если посчитать, что я накопил сумму на годовое обучение племяшки, то оплачивать мне нужно будет еще 8 лет учебы. Еще восемь лет работы на химзаводе. Это по мне. Как раз настанет юбилей - 20 лет химслужбы. Вот тогда будет повод купить себе телевизор. От одной только мысли прихожу в восторг. Ключицу ломит, надо быстрее лечь. По дороге начал любоваться шрамами на руках. Не заметил небольшого выступа на тротуаре, споткнулся и упал наземь. Вроде ничего страшного. Какая боль. Перевернулся на спину и начал хохотать. Будто вспомнил старый, но хороший анекдот. У подъезда дома небрежно сидели подростки, выкуривая по кругу траву. Я не обратил внимания и пошел дальше. На лестничной площадке пахло уже родным запахом мочи и фекалий детей и стариков, живущих на первом этаже. Прямо у лестницы мыла поношенное белье женщина бальзаковского возраста. Мыла она в тазике, вода уже была грязнущей, становилась темно-багровой от остатков чего-то на белье. Женщина нагнулась в три погибели, так чтобы ее ночнушка уже не могла скрыть ее здоровенного зада, обтянутого трусами. Женщина увидела входящего меня и подмигнула. Мне же не было до нее дела. Я ничего не ответил. Она боса, почти нага. Ночнушку ей было пора уже менять. При каждом ее вздохе большая грудь может вызвать оторопь у любого мужика. Даже у меня. Как-нибудь надо прикупить ей новых пижам. Негоже так расхаживать по жилому дому, переполненному наркоманами, зеками и другими нелицеприятными персонажами. Из двери напротив ее выпяченной задницы вышел маленький ребенок. Думаю, дитя хотело попить материнского молока. Мамаша, не вытерев рук от стирки, взяла ребенка. По запястьям потекла вода, шматки серой грязи так и норовили перепасть на малыша. Я доковылял до лестницы и начал взбираться на нее. Краем глаза лишь заметил, что женщина заткнула внезапно заплакавшего дитятю вытащенным розовым соском. Ребенок был доволен кормлением. Мамаша оперлась спиной о стену и решила вздремнуть. Вот так я и оставил женщину на первом этаже: заснувшей и грязнущей, с голой грудью и ребенком на руках. Усталость ложилась на бельма. Я пошарил в недрах огромных карманов моей курточки и нашел ключи. Надо бы зашить левый карман. С осложнением открыл дверь дома. Племянница правильно сделала, что заперлась изнутри. Знала, что, скорее всего поздно буду. Нужно спирт упрятать в холодильник. На химзаводе иногда дают за ненадобностью по случаю перевыполнения сроков за неделю. С моим упорством в работе, спирту у меня прибавлялось достаточно часто, что не могло не радовать. Много я не пью, так с соседями обменяться можно на туалетную бумагу или спички. Открыв холодильник, заметил, что племянница сама приготовила завтрак. Ну, хоть что-то путевое сделала за день. Спит она уже давно, наверно. Беспокоить ее не стану. Поставил только что принесенную баночку спирту и вытащил холодненькой, заждавшейся. Ну, хоть немного расслаблюсь. Усевшись на диване, начал нагонять своих коллег по цеху, которые уже в конце смены принялись за дело. По телу пронеслось тепло. Я распластался с притупленной головной болью на диванчике. Пружины чувствовались моим телом, один острый конец решил впиться в круп. Да мне было уже плевать. Даже если бы война началась, я бы не встал. Я погрузился в ночные думы. Я всегда пытался узнать, откуда у меня ярая предрасположенность к боли. Всю жизнь думаю, да никак не додумаюсь. В сиротском доме говорили однажды, это передавалось из уст в уста. Что наши с братом родители вкалывали нам дозы. Не знаю точно чего, то ли метаквалона, то ли лизергиновой кислоты. Может быть, это меня на путь и наставило. Хотя обычно от этих препаратов кайф ловишь. И думалось мне - на кой родителям понадобилось вкалывать нам наркотики? Ответа нет. Только предположения. Даже брат не помнил всего того, что мы испытали на себе. Очередной скачок боли. Очередная неописуемая радость. Будто в мозгу устроили светопреставление. Кровь ударила в головенку. Я вскочил с дивана. Было немного холодно, я забыл закрыть окно. Посмотрел на часы. 02:32. Уже скоро. Пойти лицо умыть что ли? Весь заспанный. Но хоть энергии набрался. В ванной свет всегда горел тускло. Это мне и нравилось. Я любил здесь оставаться один. Раз в месяц позволял себе роскошь - наполнить ванную до краев, обычно без пены. Но даже в простой и теплой воде я любил обволакивать свое тело. К сожалению, в этом месяце я подобное удовольствие получал, так что... Я подошел к раковине и вымыл лицо. Я смутно вижу очертания себя в зеркале. Надо купить очки. Это очень дорого. Автоматически потянул руку влево, за полотенцем. И не обнаружил. Племяшка, должно быть решила в лишний раз воду истратить и стирку устроить. Хозяйка дома и так счетчик подкручивает, а тут еще это. Ну, не пожалею мерзавку и разбужу. Захожу в ее комнату, включаю свет, и не нахожу племяшки. Где она? Где она, черт меня дери?! Я уселся в ее кровати. Все чисто, все прибрано. Давненько я к ней не захаживал. Никаких следов драки или чего-либо другого. Живот начал болеть. Нет, племянница меня знает, она бы ни за что не убежала из дома, да и к чему ей это? Значит ее похитили. Я встал с кровати и начал рыться в ее комоде. Одежда, школьные принадлежности, много косметики. Ничего не украдено. Что делать? Я начал осматривать дом. Так. У нее были запасные ключи. Открыть она могла только мне. Больше никому. Особенно ночью. А если ее похитили не ночью? Был слышен звук приближающегося поезда метро. Вагоны резко промелькнули между окнами дома. Всегда любил звуки поезда. Да о чем я думаю?! Нужно племяшку искать. В остальных квартирах на всей площадке здания меня никто не знал, потому что я редко показываюсь на людях, при том, что нередко прихожу поздно и ухожу рано. Знал меня только, только наш общий с братом знакомый - аптекарь. Он живет на 4 этаже, на два выше моего. Неужели брат сбежал из тюрьмы, чтобы окончить свое дело. Было бы совсем тупо, если он всерьез остался у этого проходимца аптекаря. Так получается, пока я спал, брат, находящийся на 2 этажа выше, трахал мою племянницу. К горлу подступил ком. Я выблевал содержимое и так пустого желудка прямо на стену. Рвота эстетически спадала к полу и рисовала какой-то рисунок. Мне стало не по себе. Спасение брату найти не получится, если он и вправду сейчас находится в этом же здании. Я вышел из дома с молотком в руке. Мне хотелось блевать, блевать, и еще раз блевать. Глаза покраснели, стали зудеть. Я ничего не ощущал, кроме боли. Но иной, новой боли. Боли от отвращения. Под восьмой ступенью лестницы я схоронил когда-то пистолет, с шестью патронами. Этот пистолет давно подарил мне брат. Дурак. Я отковырял ступеньку концом молотка и вытащил оружие. Опять подступы рвоты. Пронесло. Я забыл опустошить мочевой пузырь, в доме мне не хотелось в туалет. Сейчас же меня разрывало. Мне плохо. Я добрался до квартиры аптекаря. Недолго думая, я попытался выбить дверь. Я было уже приготовился, уже разогнался и заметил, что дверь слегка открыта. И притормозил. Не знаю, почему, но я посмотрел на часы. 02:43. Дверь была подозрительно открыта наполовину. Я зашел. Впереди стояли два окна. В зале, умещавшем в себе кухню и спальню, слышны были звуки. Звуки тихого вагинального проникновения. Я примкнул к стене, заглянул за нее. И увидел. Как толстый, обнаженный аптекарь сует свои пальцы в племянницу, при этом шепча ей на ухо свои пожелания и больные фантазии. Племянница будто спит, или что-то такое. Возможно, аптекарь накачал ее какими-то лекарствами. Он встал и уже приготовил свой член, чтобы растлить им мою милую принцессу. Да только поздно, мразь... Я выскочил и изрешетил ему грудь. Послышался гулкий удар о пол. Тяжелая туша этой суки упала. И не встанет. Я поглядел на племяшку, ее стеклянные глаза смотрели вдаль. Лежа на диване, она съёжилась в комок, по всей поверхности тела вырисовывались синяки. Она прикрыла себя. По ногам стекала кровь. От проникновения. В секунду, когда я окинул взглядом племянницу, из кухни вышел недопапа, мой брат. И вышел он не ошарашенным и удивленным, а в полной готовности, с пистолетом наперевес. Его лицо источало ненависть и презрение. Во мне не было ненависти. Ненависть - удел слабых. В чем смысл ненависти, если ты просто можешь убить человека, отправить его в небытие. Вот и я был готов. Идея об убийстве никогда не мелькала в моей голове, и сейчас не мелькает. Это не ужасало меня. Вмиг смерть стала чем-то обыденным и несуетным. Мы смотрели друга на друга. Ни слова не произнесли. Стояли, образовывая прямую линию с точками на концах. Одна точка - я. Вторая точка - он. Оба быстро подняли руки и выстрелили. Я в него, он в меня. Тут же оба упали. Как жаль, он попал мне прямо в глаз, напрямую задев мозг. Разум начал угасать, сознание умирать. Ни о чем я не подумал в момент смерти, кроме двух вещей. Первое - что во время смерти проносится вся твоя жизнь. Это полная херня. Просто секунда. Второе - я благодарен брату, за то что он смог подарить мне наивысшую степень боли. Боль от смерти. И пусть боль длилась ничтожно малое количество времени, я успел прочувствовать ее от края до края. Настолько лучшей доли в своей жизни я и представить не смог. Эта боль объяла меня вечным наслаждением.