Чуйкин искал гимн, чтобы пропеть в заключение собрания. Вдруг во время этой тишины раздался решительный голос:
- Михал Иваныч, не думай криво про меня. - Мужики расступились и к столу рванулся большой и сильный Федот. Чуйкин поднял на него встревоженный взгляд. Напряжение в избе увеличилось и, казалось, вот-вот, будет взрыв, побои, ругань и смерть. Незаметно в это время Гордей Гвоздев улизнул из избы.
- Братец Федот, будь спокоен, я необходимость эту в божественные дела отдал. Пусть Господь милосердный решит дело. Я же не видел тебя, а язык человечества не удержишь. Будь спокоен, братец... - И глаза Михаила опять засияли лаской. Хрюков дышал ровнее, но волнение его было очевидно для всех:
- Видите, мужики, я знаю, что вы думаете о Федоте Хрюкове... Он лихой человечина, вор, силач, выпить любит... Да, верно сказано, делал я мерзости и вы делали тоже. Я больше, вы меньше... А почему, спросите? Да... Почему, а? А потому, что одну жизню только и знали, да... Правду Иваныч сказывал, плохая жизня наша. А вот божественная, другая статья... Так не гневайся, Михал Иваныч, чист я от беды твоей... А теперь Новый Год, так вот по-новому зажить бы... И вы, мужики, не гневайтесь на Хведота-бармота... Темная жизня наша, как скот мы... А Иваныч рубит правду, на сердце мне так-то поновление, чувства хорошие, да...
Сиял от радости брат Михаил и засияли лица крестьян улыбками и светом нового, радостного чувства. Перешептывались мужики, кивали головами:
- Вот угодил Федот... Думали драку начнет, а он тоже божественное сказывает... - Когда собрание разошлось и разговоры, и удивления сменились тишиной около освещенного дома брата Михаила, последний все еще сидел у стола, смотрел в Святую Книгу и размышлял: чудные дела Твои, Господи! Чтобы Федот... Буян Хрюков так сказывал!... Спаси его, Отче праведный, и других спаси...
Тогда раздался осторожный скрип снега у ворот, потом у дверей. Михаил, немного недоумевая, подошел к запертым дверям в сенях:
- А кто там будет?
- Открой, Иваныч, энто я... Хочу сказать дело одно... Сердце Михаила застучало быстрее. После минутного колебания он открыл дверь. Пред ним стоял Гордей Гвоздев, он волновался и дрожал.
- Стой здеся, Иваныч, семью не буди... Как Иуда я окаянный, Михал... Прости меня, друг... Клянусь, больше не буду... Только не выдавай миру... Вот, что ты сказывал про разбойника нынче как ножом в сердце... Удержаться не могу, Михал... Дурость какая-то нашла. Кони у тебя лучше моих, не хотел я, чтобы у тебя лучшие были... Так прощаешь, Михал, как разбойника? Помяни меня пред Богом, чтоб божественное овладело мною... Вот такой окаянный я... - И в темноте Гордей на шею Михаилу кинулся, дрожал в рыдании покаяния. А Михаил тоже всхлипывал в слезах боли и радости, плескал по плечу Гвоздева и ронял шепот светящийся, как небо звездное...