И снова вечер. И вновь покачиванье седла. Мучительница моя как будто мерно кивала. Брела столь неспешно, что мы почти не продвигались. Тихо звякали узда и черпак.
Я как будто начинал дремать…
«Ну… я ведь справился… — тут же возникла мысль. — И кто виноват, что тролл оказался таким здоровым? — Мне почудилась пара широко расставленных глаз. — Разве я виноват… Разве один я виноват?.. Смешно…»
Цепочка, что должна была обезглавить меня в случае побега, жгла кожу.
'Да, мне запретили ходить по злачным местам, но надо же… надо было готовиться. Шалудин и на подвиги меня отправить собирался и никак не готовил. И что мне нужно было делать?
Птица напомнила о себе в сумраке.
«Все нормально».
Хорошая моя остановилась.
Теперь она лишь только вздрагивала и слегка пофыркивала, отдавшись поеданью мягкой травки.
Даже через ткань рубашки я чувствовал, как дрожит медальон.
Трактира духа на прежнем месте не было. Колодец близ Залива был лишь один. Это совершенно точно было то самое место, так что, хотел я того или нет, но простое, очевидное решение не состоялось.
Придется отправиться в приключение, как и хотел волшебник.
— Ястреб!
Сжав пятками, я постарался мягко подбодрить рыжую лошадь. Оставалось совсем немного.
— Дд-дин-нь'.
Я вздрогнул. Стал озираться — никого и ничего. Хорошая вновь перешла на шаг.
«Д-динь», — тихо пропела ночь. «Д-динь-ди-инь».
Озеро, молодая ракита, а дальше снова лес. Серебристое мерцанье между веток. Я подтянул поводья. Огляделся… Что-то словно блестело в кронах.
— Бубенцы?
Тёмные сосны… Придорожный кустарник впереди.
За орешником словно бы была заметна прогалина… С трудом, но я разобрал пару больших стоящих вертикально камней.
Узких и почти что чёрных.
«Дд-и-и-инь!»
Хорошая моя свернула. Не просто «бредя», как это всегда почти бывало, а уже с намереньем, она потащилась к свежим листьям. Копыта её заскользили. Стремя как-то сразу убежало, и… я завалился за кустарник. В бурьян.
Забултыхался у самой воды… Ухватил поводья! Удержался!..
Тишина.
«Динь-д-иинь…» — едва различимо пел в небесной дали серебристый металл.
Тихий скрип стволов… и лёгкий храп… И больше ничего.
— Фавоний, — позвал я с надеждой.
Тишина. Никого на пустой дороге.
Боли не было. Осторожно, чтобы Хорошая не показала норов, я отпустил ремень. Помог ей приподняться, а после сам стал искать «положенье». Я принялся, карабкаться.
— Ах… Ты же шь!.. Я-астреб!..
Что-то липкое под ладонью. Теплое. Морщась, я поднял руку: с рукава свисали клочья… Что-то вязкое. Очень знакомый, пряный запах разошёлся в воздухе.
«Хе-хе».
Рукав, а также колено и весь живот.
Мне пришлось переодеться.
«Чего-то такого» у меня при себе не оказалось, но вид вышел сносный. До г. Залива, по счастью, оставалось не так уж далеко.
Лишь с полчаса своеобразного «аллюра» и я увидел стену. Ни указателей, ни вырубки за пару актов. Деревья просто расступились, и под копытами моей Хорошей загудели доски.
В предрассветный, серый час город предстал передо мною очень скверным частоколом. Оборванная цепь призывно зазвонила у копыт.
Немного подумав, я спешился.
Никаких обозначений или полей. Только ров, в который теперь попрыгали лягушки.
— Ну… хоть умыться можно.
Поёжившись, я… «Скр-р» заскользила внезапно подошва. И свежий жирный запах разошёлся в утреннем воздухе. Кто-то усмехнулся.
Я резко обернулся — никого. Только пустая дорога. И ели. Хорошая моя зафыркала.
— Фавоний, если это ты — покажись!.. Нам нужно поговорить.
Скрип старых сосен. Шелест хвои в вышине… И непонятное шуршанье.
Необходимо было вымыть руки.
Я попытался смыть липкую жижу с туфель.
Напрасно.
— Ястреб!
Чем сильнее я мочил… тем хуже, хуже становилось!
Я признал пораженье. На пробу, попытался обтереть о траву, но и это ничего не дало. Я достал сапоги.
Медленный выдох. Наконец, я постучал во врезанную дверь. Ответа не последовало. Я подождал немного, распрямился. Расправил плечи и ударил посильнее. Пинанул… Носок увяз в прогнившей древесине. Посыпалась труха.
— Эт кто там такой смелый?.. ААа⁈
Несколько опешив, я поспешил освободиться. Чуть отступил. Немного помедлив, сделал ещё шаг назад. Столкнувшись с большой лошадиной головою, я едва не упал. Со скрипом решётчатое окошко отворилось. В носу засвербело.
Это был не столько табак, сколько старая, неизвестно где и зачем полежавшая с десяток лет бумага.