Свет в глаза. Подняв фонарь, стражник осветил с пол акта. Хорошая моя заволновалась. Она отступила.
Фонарь опустился, и только после я увидел большие небесно-голубые глаза. Ряд претенциозных складок на высоком лбе и торчащие очень большие уши… Щёки, заросшие скверной щетиной… Нос какой-то странный. Одновременно большой, мясистый и с аристократической горбинкой.
— Ну и вонь! — поморщился служитель.
Скривившись, он выдохнул дым чуть в сторону:
— АА-А-а⁈
Рот незнакомца открылся. Но цигарка и не подумала выпасть: она прилипла к его губе.
— Я тран.
Просто и без обиняков. В Эквиле разговор так никогда не начинали, но… горизонт уже начинал белеть. Я устал, и хорошо застеленная постель пришлась бы очень кстати.
Я просто не хотел здесь припираться с этим Типом!
— И чего?.. — то ли поёжился, а то ли пожал плечами стражник.
«…»
Я поднял воротник. Вспомнил, что золотые пуговицы (вместе с приличным мундиром) остались в поклаже, и вытянулся ещё сильнее. Загородил спиною лохматую, смехотворно рыжую морду моей Хорошей.
— Я Рыцарь Его Величества Амания Первого!
Брови незнакомца чуть приподнялись. Просунув каску под ржавой решёткой, он посмотрел… на мои сапоги. Бровь опустилась. Губы поджались, и на высоком лбу его вновь проступили морщины. Каска столкнулась с металлом, она покачнулась на ушах. Стражник сопнул.
И улыбнулся.
— Пшёл вон отсюда! — выдал он с неожиданным наслажденьем.
— Что?
— Х-ходят тут пол ночи. А у меня, между прочим, бессонница!.. От вас!.. Уже!..
«…»
Я кашлянул. Плечом оттесняя лошадь, я как бы случайно показался в профиль. Уж портрет-то мой всем в королевстве известен.
Стражник сопнул. Он отстранился, чтобы закрыть смотровое окно…
— Стоять!
Мужчина вздрогнул. Таки потерял цигарку и, вытаращив глаза, проследил за её полётом. С вопросом глянул на меня. И смачно сплюнул. С чувством «сказал» и… словно бы сошёл по паре ступенек.
«Воробей, — определился я. — Очень потёртый сонный воробей».
Нагибаясь, «воробей» отработанным движеньем прижал «защиту головы» к макушке. Достал, обдул и прилепил цигарку где была. Сопнув, он затянулся. Каска чуть покачнулась на ушах.
— Да ты упился, что ли⁈
Хорошая моя заходила. Она посторонилась, так что мне пришлось ухватить узду. «Это какой-то цирк».
— Да ты… Ты не отстал?
«Ногти! — не мог я не отметить. — Он их чистил когда-нибудь⁈»
— А ты станцуй!.. Тогда впущу.
— Да ты совсем уже⁈ — Хорошая моя копытом соскользнула с края моста. Цепь зазвонила. — Тут холодно, ты знаешь⁈
— Ну да.
Смешок.
Никакой реакции: служитель как будто его не слышал. Он затянулся. И щелчком отправил цигарку в неизвестность. Сложив ряд глубоких морщин, мужчина фонарём осветил округу.
Наконец он удовлетворённо кивнул:
— А где?
— Что?
— Ну… Ты знаешь?
— А!
Я дёрнул за повод.
В общем-то, вариантов оставалось не так уж много. Да, все было нормально. Хорошо.
От кого я отстал в принципе не важно. Впустить в город, это работа. А любой труд требует вознаграждение. Тем более, когда ворота опущены посреди ночи.
«Все они одинаковы», — отметил я для себя, и мысль эта несколько приободрила.
Порывшись в вещевом мешке, я наткнулся на кошель. Вспомнил, что там одни лишь золотые… и оставил… Ну нет.
Я окончательно развернулся к воротам спиною. Мысль, и весьма оригинальная, заставила чуть улыбнуться. «Да он откровенно издевался! Теперь моя очередь».
Я спрятал бумаги с королевским гербом в нижнее.
— Вот! — наслаждаясь в уточку сложившимися губами. — Замечательный пошив!.. Вы не глядите, не глядите Вы на пятна!.. Это же Столица! Посмотрите на ткань: чистый хлопок.
«Качаясь», шлем по ушам пополз к затылку.
Служитель… понюхал воздух.
Посмотрел на меня. И на кружевную ткань. По аристократически оттопырив мизинец, он потер тончайший альвийский меж узловатыми большим и указательным пальцами.
— Ещё.
Можно было и ещё.
Я с настойчивостью протянул почти неприкрытый документ.
— Ещё.
— Больше нет.
В задумчивости мужчина прицыкнул. Он с хорошо различимым звуком почесал заросшую щеку.
— Ну ладно… Подожди тут минутку.
— Э-э! Бумаги.
— Ну разумеется, выдыхая дым.
Еще улыбаясь, я взял хрустящий лист. Окошко со скрипом захлопнулось. Донёсся звук засова. И вновь наступила тишина.
Я улыбался.
«… Вот когда он увидит герб… Я представляю, как изменится его лицо!»