Я перевернул всё без исключения мешки! Каждую вещь подолгу вертел в руках. По наитию разбил пару мелких пузатых статуэток. Ни единой монетки… Всё без толку! Ни среди этой ерунды! Ни на теле Гратца! Ни в повозке. Ни-че-го!
Но он был пьян!
Я начал искать возможную тару. В дёготь не разобравшись залез и после долго тёр рукава.
Был вечер и почти что абсолютно ничего не было видно. Я боялся подносить дорогое шитьё к огню и, опасаясь окалин, то приближался, а то удалялся и всё бесконечно, безрезультатно тёр.
Было неожиданно прохладно. Кто-то из переселенцев пел, и в колкой траве стрекотали кузнечики. На реке заливались лягушки.
Эль ела кашу. И закусывала блюдом из свёртка, которое очень напоминало по запаху «телячье сердце с кровью».
— Ты… не знаешь, как убрать эти пятна? — высказал я вопрос более чем разумный.
«Она» даже головы не подняла:
— Нет.
Ещё совсем темно было, когда что-то очень тяжёлое упало. Я ещё спал и подумал, что, наверно, в повозке снова порвало тросы.
Это был гулкий, очень гулкий удар о землю.
… Повозка чуть пошатывалась, а над головою звенели металл и керамика.
… Было неожиданно прохладно.
Белёсая вспышка. И пока ещё негромкое шипенье.
Не разобравшись, я отмахнулся от каких-то перьев. Нарастающее шуршанье… и вода. Неожиданно, она залила мне глаза и уши. Спросонья, руки схватились за что-то, опрокинули, колени спружинили — и макушка влетела во что-то твёрдое.
Пуча глаза, я снова сел.
Молния осветила округу.
Ветер гнул ветви, и люди, полусогнувшись, пытались укрыться и спасти свои вещи. Задирали одежду, спасаясь от крупных бьющих капель.
Гром, как рёв, и хлопанье невидимых крыльев. Ветер ударил. Сорвавшись, сухостой затрещал, заскрипел ломаясь, и лошади заржали. В чуть голубоватом свете они встали на дыбы.
— Товар! Ящики заливает! — сквозь гул нарастающей стихии.
Гром. Молния вонзилась в реку.
Ухватив отсыревший, бьющий край Юней повис на ткани. Грубый холст хлестанул меня по глазам. Я попытался ухватить. Меня оттолкнули. Край вдруг натянулся и затрещал, словно парус в непогоду.
Сквозь слёзы я заметил чей-то локоть. Эль втолкнула меня под крышу, дёрнула ещё сильнее.
Со времён «заведенья» я впервые увидел её без накидки… Она изменилась… Или мне так только показалась? Её фигура… как будто стала ещё немного более крупной… Взгляд у меня намётан.
Промокнув, стёганная рубашка облепила кожу, а чёрные густые волосы спутались. Они отдельными локонами прилипли ко лбу и щекам наёмницы. Волнами застыли на её плечах.
Молния. Свет ослепил, а следом гром заставил треснуть небо. Мне почудились когти.
Ничего почти не видя, не слыша, я лишь заслонялся. Лошади ржали. Тянуло гарью. Дерево трещало.
— Ло**дей! Лошадей ловите! — соперничала с громом, с ветром Эль.
«Вином от неё тянет», — заметил я.
Неожиданная мысль, которая показалась целым «открытием».
Меня оттолкнули. И я упал. Разбил ещё на один кондор.
Настало утро. Ещё одного дня.
По счастью, в тот вечер караван вышел на необычайно удачную площадку: на большой почти плоской прогалине со следами старых кострищ и камнями, нам было удобно. Можно было спокойно привести всё в порядок.
Женщины по сучьям развесили одежду, а мужчины занялись пока починкой. Уже знакомый бородач убивался над парой вымокших мешков. Достав где-то запасную крышу для повозки, он расстелил её на плоском бережку, рассыпал зерно, и теперь чего-то ждал, сопя и поглядывая на солнце.
«Убежала, значит?» — бесцветно интересовался один из переселенцев. «И ещё одна захромала…» — «Заросли густые, — вклинился третий голос, — если мы сейчас поищем, то возможно…» — «Нет», — «Но отец!» — «Нет, я сказал!»
Я не обернулся. Это были чьи-то дела, а у меня и своих проблем хватало.
Вечер.
«Отряд» мой собрался у валежника. Редкие берёзки, осока и папоротник по низине. Тянуло сыростью из русла и очень скверной ухой.
Пройдясь по яркой, густой растительности, я сорвал цветок. Попытался вдохнуть его аромат… но не вышло. Не было у полевого ни запаха, ни послевкусия, а только красивый внешний вид. Наконец, я остановился. С вызовом взглянул на собравшихся: наёмница смотрела в сторону, а Гратц вообще уже почти не смотрел. Он лишь час как проснулся, и вид мужчины был такой, словно он очень хотел поспать.
Привлечённые зрелищем, торговцы и переселенцы понемногу собирались, образуя полукруг. Наёмники, которых наняли для охраны, смотрели с прищуром. Ни с кем из них поговорить так и не получилось.
Я чуть кивнул Иному — тот как будто не заметил. Он всё ещё менял истёршуюся переднюю ось крытой повозки.