Незаходящее солнце опустилось к горизонту и снова начало подниматься, косые лучи его положили на воду залива пятнистую, в серебряных блестках, полоску, бросили на берег изломанные тени валунов и осветили неподвижную фигуру человека, лежавшего на куче сухих, ломких водорослей.
Василий помотал головой, протер глаза и зябко поежился. Разбудил его холод, безжалостно вонзивший тысячи иголок в иззябшие плечи, ноги, спину.
«Жив!» — Василий поднял голову и огляделся. Тело тягуче ныло, руки дрожали от усталости. На плече запеклась широкая ссадина.
Придерживаясь за камень, Василий встал и сделал неуверенный шаг, за ним второй, третий… Шатаясь, как пьяный, он дошел до площадки, поросшей жесткой, словно ржавая проволока, травой, и там припал к тонкой струйке воды, бежавшей по скале. Пил он жадно, ощущая, как утихает жажда, опаляющая изнутри.
Медленно восстанавливались силы.
Василий пошел вдоль пологого склона на восток. Где-то в той стороне должен быть лесозавод. Люди, тепло…
Остатки изорванной рубашки чудом держались на плечах и не прикрывали посиневшую, сморщенную кожу, но движение согрело, помогло унять зябкую дрожь.
Спотыкаясь о валуны, хватаясь за стволы деревьев, Василий брел по гористому берегу. Босые ноги были окровавлены, но боли он не ощущал.
Склон стал круче. Серые гранитные утесы, заросшие соснами, вздымались, как ступеньки огромной лестницы. Две ступеньки Василий одолел, а с третьей сорвался. Колени подогнулись сами собой, и Василий осел, прислонившись спиной к щербатому, изъеденному валуну.
Под ним был залив. Светлый, тихий, обманчиво спокойный.
Возле берега что-то темнело на воде. Вглядевшись, Василий узнал знакомый обломок карбаса. Наверное, течение и волны пригнали его сюда. А где же Федька? Потонул, видать. В этом месте круча — на берег не выберешься.
— Туда тебе и дорога! — поиграв желваками на скулах, сказал Василий.
Обломок карбаса напомнил ему, что́ произошло на заливе.
«Потонул, мразь ты этакая!.. Как тебя только море приняло?..»
И словно в подтверждение его сомнений снизу, из-под горы, раздался тонкий, слабый крик. Василий узнал голос Федора. «Жив, гляди-ка ты?..» — удивился он.
— Помогите, братцы!.. — донеслось до Василия.
«Братцы! — усмехнулся он. — Акула — и та тебе в братцы не пойдет, иуда… Ишь, как скулит… Что это с ним приключилось?»
Василий стал медленно спускаться. Зачем он это сделал, трудно объяснить. Жалости к Федору у него не было. Он мог оставить его сейчас в холодных пустых камнях и уйти прочь.
И все-таки он шел на крик о помощи.
Может, ему хотелось заглянуть в крошечные белые глаза Федора, похоронившие его, Василия?..
Заболотнов лежал, неловко подвернув сломанную ниже колена ногу. Задирая бороду, он кривился от боли и кричал, зная, что его никто не услышит здесь, в пустых скалах. Когда от крика надсадно набухали вены на лбу и голос становился глухим, Федор замолкал и, цепляясь за камни сильными руками, подтягивался на полметра вверх по склону. Потом опять начинал кричать.
— Не ной! — вдруг услышал Заболотнов хриплый голос. — Все равно околеешь.
Федор повернул голову и увидел босые ноги, высовывающиеся из разорванных штанин. Ноги свешивались с уступа метрах в трех над его головой.
— Братцы, помогите! — рванулся он и осекся, словно в рот ему засунули кляп.
В глазах мелькнул страх. Дернув бородой, он попятился назад, ушиб о камни сломанную ногу, но не застонал, а тихо выдохнул:
— Васька… ты?..
— Я, Федор… — подтвердил тот. — Ты, подлюка, думал, меня рыбам на корм отправил?.. Промашечку дал. Я теперь за тобой до самой смерти пойду, жабья твоя душа… Я уж не промахну.
Округлившимися глазами Федор неотрывно смотрел на Василия. Вернее, не на Василия, а на его босые ноги, разбитые о камни. Большой грязный палец на левой ноге тихонько шевелился, и это заставило Федора поверить, что перед ним настоящий, живой Василий Аверкиев, которого он сбил с обломка карбаса там, в море…
Федор силился что-то сказать. Челюсть его отвисла, и растрепанная борода веником елозила по камням. Вместо слов изо рта выходили глухие, непонятные звуки. Обессилев, он уронил голову на камни.
Когда Федор открыл глаза, босых ног уже не было. Цепляясь за камни, Василий лез по склону.
Аверкиев уходил живой и невредимый, а Федор оставался со сломанной ногой здесь, в камнях. Оставался на верную смерть. Одному ему не добраться до жилья, до людей. Так и сгинет здесь, среди пустых каменьев и лишаистых сосен. Хоть разорвись от крика, все равно ни одна душа не услышит. Никто на подмогу не придет. Сволочи! Сами небось сидят в тепле. И дела им нет, что человек погибает рядом.