Николай сидел в вагончике и слушал дождь. Шум его был разноголосый. В стерню дождевые капли падали почти беззвучно. В лопухах дождь был звончей, явственней, а по жестяной крыше он молотил дробно и часто, будто в огромный барабан.
Степан Тарасович ковырялся в коренном подшипнике и хмуро поглядывал на небо.
— Надолго зарядил, — сказал он. — Если к вечеру и перестанет, все равно работы не будет… Пока солнце пшеницу не высушит, на привязи нам стоять… Ты, Коля, отдохни, выспись как следует, а я в МТС махну. Может, свечи добуду или вкладыши для подшипников. Кольца бы еще надо в двух цилиндрах сменить, да где их достанешь? Разве только механику, паразиту, литруху сунуть?
После обеда тракторист со стряпухой уехали в Зеленый Гай, а Степан Тарасович отправился в МТС. Николай принес охапку свежей соломы, кинул на нары и блаженно растянулся на ней.
Струи дождя смыли пыль с окна вагончика, и оно посветлело, пропустило внутрь мягкий свет.
Николай заснул быстро. Он не видел, как в полуоткрытую дверь влетели два бойких воробьишки и одобрительно чирикнули, видно, довольные, что нашли убежище от дождя. Взлетели на нары, опасливо оглядели Николая и начали копошиться в свежей соломе, склевывая найденные зерна…
Воробьишки провели в вагончике остаток дня. К вечеру, когда они, сытые, уже уселись на ночевку, у входа в вагончик раздались шаги, и дверь рывком распахнулась.
Воробьишки с отчаянным гомоном взмыли с угретых мест.
— Есть здесь кто? — крикнули от двери. — Есть кто?
Орехов вскинулся, сел на нары.
— Что такое? — откликнулся он. — Кто тут?
— Помоги, Коля, — раздался в ответ знакомый голос: — Это я, Барьян…
— Оля? — удивился Николай. — Ты чего?
— Помоги, — глухо сказала Оля.
Только тут Николай рассмотрел, что агроном, зажав лоб рукой, слепо шарит по косяку и не найдет, за что ухватиться.
Орехов кинулся к ней, помог сесть на нары.
Свет фонаря после ночной мглы показался ослепительным. Оля сидела согнувшись, насквозь промокшая, измазанная глиной. Из-под растопыренной ладони со лба текла кровь.
— С лошади упала? — Орехов поднес фонарь к лицу агронома, серому, с темными губами.
— Камчой ударили, по глазам целили, хорошо — успела увернуться…
— Сейчас перевяжу, — заторопился Николай, растерянно оглядываясь вокруг. Бинта не было, а его замусоленная, в пятнах автола гимнастерка явно не годилась.
— Отвернись, — попросила Оля.
Послышался треск, и в руках Николая оказалась теплая полоска материи. Николай зачерпнул воды, промыл рану. Оля морщилась, охала от боли и хватала Николая за руки.
Удар был загадан на всю силу, но пришелся вскользь. Там, где угадал свинец камчи, кожа была рассечена.
— Голова звенит, — Оля залпом выпила кружку воды и рассказала, что произошло.
Агроном ездила в Калиновский колхоз и задержалась в правлении до темноты. Обратно решила ехать напрямик. Смирная лошадка, чуявшая каждое движение хозяйки, мелкой рысцой пошла по краю топкого, заросшего камышом саза. Дождь развеял болотину, но Оля знала, что возле двух тополей саз пересекает старая гребля, по которой можно переехать на другую сторону.
Возле гребли агроном услышала приглушенное побрякивание уздечек и невнятные голоса. Кто бы мог сейчас быть у пустынного саза неподалеку от скошенного массива? Она спешилась, взяла лошадь в повод и пошла к тополям. Шла незаметно, придерживаясь края камыша. Удалось подойти почти вплотную, и она разглядела верховых, у которых через седла были перекинуты тяжелые мешки. Оля крикнула: «Стой!» Верховые крутнули лошадей. Из камышей кто-то выскочил. И тотчас же обожгло лоб. В голове зазвенело, и земля закачалась под ногами…
Кто были верховые у гребли, она в темноте не разглядела…
— В какую сторону поехали? — спросил Орехов.
— Вдоль саза ускакали, в сторону озера, — сказала Оля. — На греблю побоялись свернуть… Может, потом…
— Нет, колесить не будут. Где твоя лошадь?
— Зачем тебе? — встревоженно спросила Оля. — Их человека четыре, не меньше.
Николай разыскал в углу вагончика спицу от колеса сеялки — полуметровый прут, запасливо прибранный Степаном Тарасовичем.
— Одна не побоишься остаться?
— Нет, — ответила Оля, покосившись на тусклые блики фонаря, на дощатые стенки, на квадратное окно вагончика. — Я дверь на задвижку запру… и фонарь потушу…
Николай гнал лошадь по дороге, идущей от стана к шоссе. Саз, возле которого агроном заметила верховых, петлял и извивался вдоль дороги. Кроме гребли и мостика, на шоссе переправы через саз не было. На дорогу верховые поостерегутся выехать, а, петляя вдоль саза, до мостика скоро не доберешься. Поэтому Николай надеялся перехватить верховых на шоссе.