— Кого ж, по-вашему, трясти? — взглянул на бухгалтера лейтенант.
— Не знаю, — ответил дядя Петя. — По отчетности полный ажур. Я каждую цифирку со всех боков общупал, каждый килограммчик на счетах пять раз пересчитал. Баланс сходится… На токах зерно крадут, на подвозке.
— Ладно, пощупаем и там, — сказал лейтенант и снова вытер платком вспотевшую голову. — Я ведь тоже хочу, чтобы у меня баланс сошелся…
Орехов, расстроенный, возвращался на стан. Зря потерял время с милиционером. Доказательства ему подавай, бумажки с печатью. Интересно получается: своими глазами видел, синяк еще не прошел, гимнастерка заштопана, а выходит, все зря. Правду сказал — не поверили, а Тишка-ворюга справочкой закрылся — и его теперь не прошибешь. И свидетелей выставил — ночевал дома. В милиции лейтенант, видать, не одни штаны просидел, а в людях не разбирается… Конечно, хорошо, что он мужик дотошный и на слово не верит. Не поверил Орехову, значит, не поверил и Тишке, разбираться будет. А Тишка, сукин сын, глазом не поведет, когда брешет… Может, не стоит «встревать» в дело с пшеницей?..
Тишка пришел к Анне Егоровне. Уселся в угол, подоткнул кулаком подбородок.
— Выручи, тетка, — попросил он. — Выдай бутылочку — душу утешить.
— Я вот тебя ухватом утешу, — огрызнулась Буколиха, ворочая чугунки в печке. — Мой сын воюет, а ты только водку хлещешь, статуй окаянный…
— Горе у меня, понимаешь… Горе.
— Горе… Бутылки не хватает… Катись в Калиновку к жениному свояку, он приветит… Гляди, Тишка, попадешь ты в беду с Артемкой-хромоногим. Не выучила того тюрьма. Пять годов отсидел, а возвернулся — и опять по темным делам крутить. Он ведь, налим, вывернется, а тебя, недоумка, подставит…
— Еще поглядим, кто кого подставит, — взъерошился Тишка. — Я, может, Артемия в десять раз хитрее. Я, может, только с виду такой…
— Завел ерунду лить, — усмехнулась Буколиха. — Будто уж я не знаю, какой ты есть… Окрутит тебя хромоногий, как слепого котенка.
— Ну его к бесу, Артемия. Обидел он меня, — зло сказал Тихон. — С того и выпить хочу.
— Это чем же он тебя обидел? — насторожилась Анна Егоровна.
Тишка пространно и путано стал высказывать обиду на Варвариного свояка, который не ценит его, не понимает.
— Во как, — посочувствовала Буколиха. — Первый дружок тебе был, а тут, выходит, насмеялся…
— Он у меня еще попомнит, — Тихон ощерился и стукнул кулаком по скамье. — Не нужен я ему стал теперь. Вчера именины справлял, ни меня, ни Варвару не пригласил… Как дело творить, так Тихон — туда, Тихон — сюда, а гулянку затеял — Тихон носом не вышел, Физиономия моя ему атмосферу портит. Других под ручки в дом ведет, а меня, свояка кровного, как шелудивую собаку, за пять верст обошел. Обязан он был меня в гости позвать.
— Это почему же? — спросила Анна Егоровна, еще больше насторожившись.
— Обязан — и все, — Тишка свернул цигарку и начал высекать кресалом огонь. — Ты думаешь, у меня голова соломой набита. А мы с Артемием такие дела проворачиваем, что тебе и не снились… Я для него жизни не жалею, а он на гулянку не пригласил. По всей правде разобраться, так мне у него в переднем углу надо сидеть…
Тут Тишка округлил глаза, раз за разом затянулся цигаркой и прохаркнулся. Видно, сообразил, что разговорился не в меру. Анна Егоровна осторожными вопросами пыталась выудить суть дела. Но Тихон насмешливо покачал пальцем.
— Мякину рассыпаешь, тетечка… Не клюну, воробей я стреляный. Варьке лишнего не скажу, а уж другим и подавно не услышать. Доставай бутылку, некогда мне.
— Так тебе и припасла.
— Не даром прошу, не Христа ради, — кашлянув, сказал Тихон. — Цену хорошую дам.
Он подошел к печке. Прислонился плечом к синему размалеванному петуху.
— Пшеничкой небось опять платить будешь? — спросила Буколиха, разглядывая племянника так, словно видела впервые.
— Шлея, я гляжу, тебе, тетечка, под хвост попала, — усмехнулся Тихон. — Откуль мне пшеничку взять? На трудодни еще не выдавали. Сотняга вот от пенсии осталась, отвалю тебе. Давай бутылку. У человека душа горит, а ты пустые разговоры ведешь.
— Ты мне еще выговаривать будешь, бараний огрызок! — озлилась Анна Егоровна и поудобнее перехватила ухват. — Хлобыстну вот по харе поперек…
Тишка попятился к двери, удивленный неожиданным наскоком.
— Чего ты, чего? — растерянно забормотал он. — Мало сотенной, так давай сойдемся.