— Худо, значит? — посерьезнев, сказала Евгения Михайловна. — Может, спиртику выпьете? Говорят, мужикам это в унынии помогает.
— Нет, не хочу, — Петр Михайлович потер подбородок. — В восемнадцать ноль-ноль должен быть у генерала.
И тут он понял причину своего раздражения. Он боялся разговора с командиром дивизии. Боялся, что снова получит приказ о форсировании рубежа. Боялся, что полк пошлют в бессмысленную, обреченную на неудачу атаку. В лоб на пулеметы, по открытому месту…
Евгения Михайловна ворошила штыком головни. Багровые крапинки пламени отражались в ее глазах.
— Боев нет, а медсанбат полный, — сказала она. — Каждый день везут с осколочными.
— Достают немцы, — отозвался Барташов. — Как кроты в землю зарылись, а они все достают… Ни к чему в обороне всю ораву к переднему краю тащить… Просил, чтобы разрешили тылы отодвинуть, генерал разнос устроил… Пусть, говорит, все к снарядам привыкают, пусть знают, как пули свистят. Набились, как сельди в бочке, вот немцы и не промахиваются.
Потрескивали в печурке дрова. Зло таращились красным светом отощавшие угольки. В трубе гудел ветер, скрипела дощатая, плохо пригнанная дверь землянки, и от нее тянуло холодом.
Хорошо было сидеть вот так у затухающей печки рядом с добрым человеком и думать не только о войне, но и обо всем другом. Что было, что есть и, еще интереснее, что будет. А как будет — никто не ведает. Даже думается об этом по-разному. Когда сидишь вот так у печки, думается светло. Когда от усталости голова свинцом налита, когда во рту сутки маковой росинки не было, когда полыхает вокруг смертный огонь и не веришь, что живой выйдешь, тогда о будущем думается тяжко, и кажется оно черным, как осенняя болотная ночь.
— Пора, — сказал Петр Михайлович, застегнул полушубок и поднялся. — Кажется, скоро вам работы прибавится.
— Похоже.
Долинина подумала, что нужно позвонить в санитарное управление и попросить, чтобы добавили медикаментов и перевязочного материала. Не положено, конечно, через голову начальства обращаться в санитарное управление армии, но там у Евгении Михайловны сослуживец по уральскому госпиталю — полковник медицинской службы Симин Борис Николаевич. Ее просьбу он выполнит. Ради нее Симин добился перевода в действующую армию. Отказался от должности начальника госпиталя, отказался от научной работы и, как мальчишка, побежал за ней.
Майор Долинина прикрыла глаза и вспомнила тот единственный вечер, когда пришла в гости к Борису Николаевичу, отмечала новоселье в комнате, где были роскошные радиаторы и тепло, как вязкая одурь, наползало со всех сторон. Вспомнила балку на потолке и Бориса Николаевича. Потом в коридоре госпиталя он сказал, что любит ее, и предложил выйти за него замуж.
Может, напрасно она отказалась? Время летит день за днем. На войне людей не только убивают. Они просто стареют, черствеют душой. Морщинок на лице война каждому прибавляет много. Глубокие они, военные морщины на женском лице, на женском сердце… Одиночество — штука несладкая.
А ведь решить все так просто. Стоит позвонить полковнику Симину и сказать, что согласна. И не будешь одна. Рядом будет муж, опора, защита. Стоит только снять трубку телефона…
…Снова гудел мотор «виллиса», и шофер, ругая погоду, крутил баранку этой американской драндулетки, которая бегает ровно только по асфальту, а на фронтовых дорогах от нее водителям мука. Диффер низкий, чуть проморгал — окажешься на брюхе и берись за лопату. Приписники из автобата — слабосильная команда. Если ждать, когда они дорогу расчистят, будешь загорать до морковкина заговенья…
Петр Михайлович слушал дорожную болтовню шофера и прикидывал, как ему поубедительнее доложить генералу, что наступление в лоб бессмысленно и ненужно…
— Что вы предлагаете, подполковник? — спросил генерал, уставясь на Барташова холодными глазами. — Сидеть и ждать? Дивизии нужен плацдарм именно здесь, в квадрате 12—26.
Барташов покосился на карту, расстеленную на столе. Да, плацдарм надо было создать на участке наступления его полка. Овладев высотами в излучине, можно надежно прикрыть переправу дивизии и обеспечить выход на грейдер, который начинался у поселка Ельнино. Грейдер шел к шоссе. Ударив по нему, дивизия могла отрезать немцам единственный путь отхода на запад, а потом… В общем картина получалась заманчивая, но захватить плацдарм пока не удавалось.