Орехов поднял голову и поглядел на изломанные сумрачные хребты Тянь-Шаня с белыми шапками ледников.
Приехал он в далекую, не тронутую войной иссык-кульскую землю, где, по рассказам случайных попутчиков, курица на базаре стоила пять рублей, где на трехсотрублевую пенсию люди не живут, а как сыр в масле катаются.
Николай недобро усмехнулся. Повстречать бы сейчас такого брехуна да ткнуть его носом в базарные цены.
Обратно не повернешь. Нога последнее время пухнет и ноет — нет никакого спасения. Видно, застудил, когда добирался через перевалы на грузовых машинах сюда, к Иссык-Кулю.
Николай поморщился, потер колено и поудобнее положил ногу на забрызганный шелухой приступок ларька.
Больше он никуда не поедет. До чертиков надоела дорога, надоели ночевки в чужих домах, жалостливые взгляды, разговоры о неприкаянных и бездомных, которых теперь носит из края в край, как перекати-поле. Настойчивые вопросы: «Скоро ли замирение будет? Сказывают, немца дюже холода берут, к лету он, может, и замирится, а, солдатик?..» Утром натягивать лямки вещевого мешка, благодарить за ночлег и уходить из теплой избы. Потом вспомянут люди, что проходил, мол, раненый и говорил, что не будет к лету замирения, не скоро кончится война…
Николай держался до последнего рубля. Почти месяц жил в каморке Дома крестьянина, надеясь, что окрепнет нога, пройдет боль, спадет опухоль. Тогда он подыщет работу и осядет на место. Дни шли за днями, а с ногой становилось все хуже.
Пенсию базар сжирал за полторы-две недели. Три дня назад, когда был проеден последний рубль и кончился самосад, Николай отправился в исполком и сказал, что ему надо поговорить с председателем. Надо поговорить — и баста!
Грузный, бритоголовый председатель сказал сердито:
— Зачем же у забора усаживаться? Теперь медяков у людей не водится, а бумажки в шапку кидать еще не привыкли.
— Что же посоветуете? На триста рублей не проживешь.
— Не проживешь, — согласился председатель. — Времечко стало крутое.
Он отодвинул в сторону груду бумаг и сказал, что отправит Николая на иждивение колхоза.
— Как это — на иждивение?
— Не горячись, — председатель подошел к Николаю. — Ко мне в дом иждивенцем ты не пойдешь? Верно?.. Государство тебе больше трехсот рублей дать не может. У исполкома денег нет. Самое лучшее — в колхозе поселиться. Колхозы у нас крепкие. Подкормишься, отойдешь малость, а там и работать начнешь… Посевная у меня, брат, на носу.
Орехов хотел запротестовать, сказать бритоголовому с одутловатым, будто сонным, лицом председателю, что ему лишь бы отделаться, от себя бы только человека отпихнуть.
Но руки, упертые в подлокотники кресла, вдруг задрожали, стены колыхнулись и стали раскачиваться.
Очнулся Николай на диване. Женщина в белом халате совала под нос противно пахнущую вату.
— Голодный обморок, — скупо объяснила она.
Председатель дал Николаю стакан воды и обложил матом.
— Ты свою амбицию в карман спрячь, — выговаривал он. — От нее сыт не будешь… Есть же на свете такие босяки!
— Чего вы лаетесь? — без злобы сказал Николай и поставил на стол пустой стакан. — Посидели бы на одной махре…
— Зачем же ты сидел, идол ненаглядный? — уставился на него председатель. — Несчастненьким решил прикинуться? Не выйдет у тебя этот номер, парень! Не дадим мы тебе под забором сидеть.
Из исполкома Орехов вышел с направлением в колхоз и сотней рублей в кармане.
Попутную подводу в Зеленый Гай Николай нашел быстро. На площади сразу откликнулась молодая женщина в нагольной шубейке с выпушкой по подолу.
— Подвезем, — сказала она. — Порожнем едем, отчего не подвезти.
Николай принял руку, протянутую женщиной, и залез на подводу.
— Сюда, в передок, подвинься, — сказала женщина, — здесь мягче… Сейчас Федор Маркелыч придет, и тронемся… Не признаю я тебя, паренек. У нас в Зеленом Гаю вроде таких не бывало…
— Первый раз к вам, — неохотно ответил Николай. — На иждивение послан, как инвалид войны.
Женщина еще хотела что-то спросить, но к подводе подошел пожилой мужчина в полушубке. Квадратное лицо наполовину закрывала борода в жестких завитках. Из-под завитков по правой щеке тянулся бугорчатый шрам.
— Попутчик вот напросился, — сказала женщина. — В Зеленый Гай едет. На иждивение к нам.