— А что им тут делать? — поинтересовался, между тем, литвин. — Паруса вовремя убрали, уже хорошо. До берега далеко, за ночь на скалы не сядем. А дальше, как Бог решит. Выстоит корабль — хорошо, а нет, мечись по палубе, не мечись, толку не будет!
Новая волна накрывает с головой, вновь заваливая жалобно скрипящий корабль на бок.
Всё, похоже, и вправду, конец! И угораздило же капитана попереться в море в конце октября! Вообще-то в эту эпоху навигация в Чёрном море уже в сентябре заканчивается. Позже если и плавают, то вдоль берега, тесно прижимаясь к береговой полосе. Но нашему капитану видимо законы не писаны: то ли дело было спешное, то ли просто понадеялся успеть за два дня по хорошей погоде проскочить. Но как говорится, русское «авось» в туретчине не действует. Вот и тонем где-то у берегов Болгарии за милую душу!
Я не ответил, заметив какое-то движение на юте. Ночь ещё не вступила полностью в свои права и не успела скрыть в непроницаемом мраке окружающие нас предметы, превратив их лишь в размытые тени. Вот такая тень перед спуском с юта и застыла, не решаясь двигаться дальше. Неужто человек? Кому это сейчас в трюме в тепле и сухости не сидится? Точно, человек! Вон и другие невольники его заметили; зашевелились, позвякивая цепями и вытягивая шеи, какой-то смельчак рискнул даже поднять со скамьи, но тут же был опрокинут очередной волной вниз, на заматерившегося напарника.
— Кто это там? — вскинулся Тараско. — В этих сумерках, да за волной и не разглядишь толком, — пожаловался он мне, перекрикивая ветер.
— Уж точно не капитан, — хмыкнул я, напрягая глаза.
В душе неожиданно шевельнулся робкий росток умершей в Истамбуле надежды. Здорово тогда меня расставание с Болотниковым подкосило! Я ведь уже почти свободным себя на тот момент чувствовал. Уже и планы на будущее строил. И тут такой облом. Разменял наметившееся освобождения на мрачные стены зиндана!
Помнится, от нахлынувшей тоски и безнадёги, чуть умом не тронулся. Уже и мысли разные, нехорошие в голову полезли. Почти три месяца прожил на одном упрямстве, ни на что более уже не надеясь. Так что, как ни странно, этот непредвиденный рейс меня здорово выручил. Останься я в зиндане на всю зиму, неизвестно чем бы всё закончилось. А так сижу теперь, гадаю; замёрзну я тут или всё-таки утонуть быстрее успею? Креативненько. И, главное, рефлексовать особо некогда о том, что шансов на свободу почти не осталось.
Ведь на что может надеяться галерный раб? Сбежать не получится; цепи хоть и подзаржавевшие слегка, но крепкие. За этим аргузин строго следит. Вольная на султанской галере даже за выслугу лет не полагается. Тут только один выход на пенсию практикуется; ногами за борт. Выкупать меня тоже никто не собирается. Дядька Иван может и смог бы, да только как весточку на волю подать? Да и где он теперь, окольничий Иван Чемоданов? Добрался ли до Картли? Или, может, уже тризну свершил?
В общем, вариант на свободу только один, тот самый, что я, разлучившись с Болотниковым, один раз уже упустил; захват галеры в бою неприятелем. Вот только и на это надежда ничтожно мала. Тут море Чёрное, а не Средиземное. Это там у турок врагов вагон и маленькая тележка. Там и испанцы, и австрийцы, Генуя с Венецией, папский флот, наконец. А тут…. А тут внутренне турецкое море. Вокруг только земли Оттоманской Порты и её вассалов. С кем им тут воевать?
Хотя есть у меня одна небольшая надежда: запорожские казаки. Примерно в это время у них Пётр Сагайдачный к власти прийти должен. При нём начнутся смелые набеги запорожцев на турецкие владения. Вот уже в следующем году Варну разорить должны.
Но пока эти набеги немногочисленны и направлены на приморские города, а не на войну с турецким флотом. Настоящий террор турецких владений и флота только через несколько лет начнётся. И какие шансы на то, что наша галера под замес попадёт и на то, что я до тех пор доживу?
Смельчак, между тем, наконец, решился. Выждав, когда по палубе прокатит очередная волна и галера на мгновение выправится, он быстро спустился вниз и отчаянно метнулся вперёд к гребцам, покатился под ударом волны, немного не добежав, зацепился за что-то, подполз к крайнему невольнику и приник, что-то крича тому прямо в ухо.
«Помойный»! — разглядел я всклокоченную бороду старика, которому выпала судьба вновь оказаться со мной на одной галере. Он тогда в зиндане так сильно заболел, что думали помрёт. Но видать не пришло ещё его время перед Богом ответь держать — выжил, вот только, как и я, на корабль, что вместе с Болотниковым к свободе отплывал, уже не попал. Но сейчас-то какого лешего его на палубу вынесло? Сидел бы себе в тепле и сухости, раз такая возможность имеется. Древний же совсем. Казалось на чём душа держится, а гляди ка, что вытворяет!