Рассвет застанет их на опушке рощицы. Тех бойцов, которые успеют мимолетно заснуть на ходу, разбудит протяжный вой; они определят направление, поглядят направо. Маченга, закутавшийся в шинель, в фуражке, натянутой по самые уши, поднимет голову и увидит черный дым, затягивающий линию горизонта. Черный дым, ползущий над далекими позициями гитлеровцев.
— Это «катюши», — заявит Калета.
— «Катюши», — повторит Михал.
А отзвуки рвущихся ракет не умолкнут ни на минуту. Когда солнце выкатится на небосклон, долго еще будет виден черный дым, стелющийся над Лужицами.
Из дневника поручника Яноша, адъютанта командира дивизии. Запись сделана в субботу и воскресенье:
«Тишина и спокойствие. Странная это тишина. Знаю, что вскоре мы снова двинемся в наступление, но ощущение такое, словно все уже позади.
Миновало два дня после смерти генерала Векляра. Назначены уже новый командир дивизии, командиры полков и начальники служб. Бойцов начали собирать со вчерашнего дня, они приходили усталые и грязные, в таких потрепанных мундирах, что порой их трудно было отличить от немцев.
Серьезных потерь не понес только полк Адамчука. Это один из самых удивительных военных эпизодов, которые останутся для меня необъяснимыми.
Мне рассказал офицер информации из полка Свентовца, Леоняк, который с небольшой группой бойцов добрался до передового охранения Адамчука в ночь с четверга на пятницу, что застал полк в самой лучшей форме и готовым к бою. От пули их дозорного там погиб Гольдвельд. Я мало его знал.
Так вот, Адамчук находился буквально на расстоянии чуть больше десяти километров от нас, когда мы наступали на Пульвиц. Он вошел во взаимодействие с советской дивизией, своим соседом с севера, и в пятницу из той же самой долины они атаковали Пульвиц. Леоняк находился на наблюдательном пункте командира полка и видел, как брали. Кажется, нигде их не приветствовало столько простыней. Весь город казался белым.
Приказ генерала Векляра был выполнен.
Мне неизвестно, из чего исходил генерал Векляр, бросая дивизию на юг, когда непоколебимо и упорно штурмовал Пульвиц. Новый командир дивизии, полковник, высокий и суровый, к которому я уже обратился с просьбой перевести меня в строй, сегодня на оперативке разбирал действия наших подразделений. Перед ним сидели офицеры, которые вернулись оттуда, а он сухим, официальным тоном докладывал, что, собственно, произошло. Не знаю, наверное, так надо и так, наверное, будут потом представлять войну: передвижение частей и соединений по карте, извилистые оборонительные рубежи, тактическая игра… Во всяком случае, слушая нашего нового командира, я перестал верить, что был там…
Так вот, сильная группировка противника в составе нескольких бронетанковых дивизий (каких, пока точно неизвестно) нанесла удар с юга по левому флангу нашей наступавшей на Дрезден армии. Немцы хотели прорваться на север, потом изменили направление удара на северо-запад (кто об этом знал?). «Мы были, — сказал полковник, — одним из соединений, которые приняли на себя основной удар немцев и вклинились в позиции его атакующих группировок. Наступление дивизии на юго-восток шансов пробиться не давало, но дезорганизовывало, тормозило, а в конечном счете остановило противника».
Потом полковник сухо разъяснил, что генерал Векляр, не располагая полными данными о противнике, принял, однако, решение, которое помогло армии ликвидировать опасные замыслы врага. Он, конечно, не предполагал об изменении направления удара немцев и поэтому не мог знать, что ведет бой с многократно превосходящими силами противника. Значительные потери, понесенные дивизией… я уже не помню, какие он слова употребил: «оправдали себя», «были оправданы сложившимся положением», «необходимы»… Все равно.
Могли бы мы пробиться на север? Не знаю, не хочу даже думать об этом. Слышу голос Векляра: «Будем наступать на юго-восток». Вижу редкую цепь нашего батальона, атакующего Пульвиц, бойцов, павших на подступах к нему, фашистских головорезов, добивающих раненых.
Я не забуду ни Бёслица, ни Бретвельде, ни Хорена, где фашистами были перебиты раненые из наших полков. Дивизион штурмовой артиллерии смел Хорен с лица земли.
Завтра или послезавтра наши войска войдут в Берлин. Завтра или послезавтра начнется наше наступление на юг. Снова на юг. Я знаю, что победа близка. Могу себе представить, как мы вернемся в Польшу, как наши полки пройдут улицами городов. Ровными шеренгами, в новых мундирах, под громыхание пушек, скрежет гусениц танков по асфальту и, конечно, с цветами. Удовлетворенные выполненным долгом, с радостными лицами. Такими мы останемся для потомков, те из нас, кому суждено будет вернуться… Не буду писать хронику, я устал и опустошен.