Мансуров запустил в отверстие руку почти по локоть, повернул ко мне голову, глянул снизу вверх. Кадык на его шее плясал и дергался, как поплавок при поклевке.
- Клюет? - спросил я его.
Вместо ответа князь потянул руку назад.
Осыпая штукатуркой манжет сорочки, он осторожно извлек из дыры горбатый заплесневевший сундучок. Сундучок этот и формой, и размерами более всего напоминал игрушечную швейную машину-такую я видел у Дашки.
- Клюнуло, Кирилл, клюнуло!-торжествующе крикнул князь. - Смотрите же!
Я отвернулся.
Фигура на противоположном конце двора пошевелилась, начала приподниматься, все еще спиной к нам. И такое знакомое почудилось мне в этой фигуре, что сердце перестукнуло невпопад и заныло.
- Смотрите! Да смотрите же сюда! - шипел сидящий на корточках князь, резко дергая меня за брючину. - Видите?
У моих ног неправдоподобной сияющей грудой лежали вываленные из сундучка драгоценности: браслеты, кулоны, броши, перстни, цепи, ожерелья, и снова - браслеты, перстни, кулоны... Все это мерцало, искрилось, блестело и плавилось. Все это, казалось, дышало и шевелилось-как эта вот желтая, в кровавых рубиновых каплях, змея, медленно стекающая с вершины кучи. Тут же на боку валялся и сундучок с изувеченным замком.
- Вы видите? Теперь-то вы видите? Убедились теперь? - исступленно говорил поднявшийся в рост князь, круша каблуком подкатившийся ему под ноги браслет, расплющивая его, выбрызгивая из него фиолетовые каменья.
- Убедились, Сурин? Смотрите! Трогайте, да трогайте же, разрешаю! Да одного этого хватило бы мне на самую роскошную жизнь, ибо этому нет цены! Но мне не нужно ничего!-крикнул он, переведя дыхание.-Только перстень! Перстень!
Мансуров рухнул на колени, яростно расшвыривая драгоценную груду.
- Так! - кричал он. - Вот так! Готовьтесь, Сурин! Вы готовы? - Он поднялся бледный, как привидение, и поднес к моим глазам янтарь. Дужку перстня он зажал скрюченными пальцами. - Ваш черед, циллон! - сказал он.-Ну же! А это еще кто? Кто вы? Кто вас звал сюда? - захрипел он вдруг с яростью, глядя на кого-то за моей спиной.
- Кирка, - тихо позвал меня Люськин голос.
В один прыжок я был рядом с ней. Я обнял ее и прижал к себе.
- Я все понимаю, - шептала она мне в сердце, как тогда, во сне, но эта была теперешняя, взрослая Волхова. - Я все понимаю. Я больше не отдам тебя никому. Ни прошлому, ни будущему, ни снам, ни чуду-никому. Я люблю тебя, Кирка, я умру без тебя! Кто он тебе, этот старик? Чего он от тебя хочет?
- Что он должен сделать? - почти спокойно переспросил князь. Носком туфли он отбросил остатки драгоценной кучи, лежащей на его пути, подошел к нам. - Взгляните на его лоб, мадам, - сказал он.
Волхова глянула мельком и улыбнулась:
- А-а!..
- Сейчас ваш Кирилл - к тому же и мой Кирилл, смею вас уверить,-освободит звездолет своих соотечественников, вот этот звездолет, мадам,-Мансуров затряс перстнем. - Сейчас он сделает то, что за три тысячи лет до него не удалось сделать его землякам, его предкам. Он-циллон, мадам. Он освободит корабль, и то, что было в вашем Кирилле от его предков, исчезнет вместе со звездолетом! И когда стартует этот звездолет, пламенем его дюз, в которых сгорает милл, в этом всепоглощающем пламени, преобразующем материю в пространство, я буду отброшен в межвременье, в вечность!
.. .Самое страшное, что говорил он все это спокойно и уверенно, ни на йоту не повышая голоса. Кричали его слова, их смысл.
- А стартовое излучение, Отблеск Синего Скорпиона, даст мне способность жить в любом мире, какой бы я себе ни вообразил. И в этом мире, конечно же, будет и этот дворец, и этот город, и та дурочка у входа, и вы, мадам! Все в нем будет покорно мне, ибо воображать буду я!
- Ничего этого не будет, - тоже спокойно ответила князю Волхова, - не будет потому, что этого не захочу я.
- Ах, не будет? - иронически протянул Мансуров.-Ну-ка, янтарь ко лбу, Кирилл Иванович! Ну же! УПХАРИ АЛИИАНА РАВА!
Волхова посмотрела на меня с любопытством.
- Ничего не будет, Кирка, ничегошеньки с тобой не случится. Я же сказала, я же знаю...
Я посмотрел на янтарь в ладони и прижался к нему лбом.
.. .Точно гигантский комар зазвенел вдруг тонко, нестерпимо, убийственно. И это длилось долю мгновения, в которую я даже не успел упасть. А в следующий миг словно стальной стержень прошил меня от макушки до подошв, пригвоздив к земле. И в эти доли мгновения, в остановившемся времени, я видел, как, меняясь, оплывая, разваливаясь на куски, исчезают в струе фантастически яркого пламени и дворец, и колоннада, и небо со вспыхнувшими на нем облаками.
Волхова стояла рядом со мной в самом центре этого пламени. Она улыбалась, глядя на меня, запрокинув голову. Она стояла в пламени, как в солнечном луче, и это пламя вдруг бессильно упало к ее ногам, сделалось ослепительной точкой и исчезло.
- Ну вот, - сказала она, - только-то и всего... Как же мы выберемся-то отсюда, горе мое?
Я огляделся. Мы стояли у решетки сада, отделяющей его от Офицерской.
- Затащил-таки! Хорошо еще, что я в брюках. А если увидит кто: в садике с девицей в такую рань? Давай перелезать скорее. Да очнись ты!
Она взяла мое лицо в ладони и близко заглянула в глаза.
- Забудь, - сказала она. - Все будет теперь хорошо. Ну, помоги же! Волхова, взяла меня за руку.
Мы перелезли через ограду, спрыгнули на тротуар.
- А знаешь, - улыбнулась она, - знаешь, что действительно тебе нужно сделать, чтобы быть счастливым со мной? Завтра же ты переедешь к нам с Дашкой, понял? - Она взглянула на часы:- Половина восьмого, господи! Ты-то в отпуске, а мне на дежурство. Побегу я, Кирка. Поцелуй-ка меня, ну!
Я обнял ее.
- Кончается сон, милый, - сказала она, закрыв глаза. - Сейчас мы вынырнем в явь. Но теперь-то мы ничего не забудем - ни ты, ни я. "Они жили долго и счастливо и умерли в один день. .." Ну вот - почти уже и явь. Пусти же меня, Кирк?!
- .. .ветром, ветром... - недовольно бубнил над моим ухом надоедный чей-то бас. - Ветер-то был разве ночью? Я ж с двух часов у моста рыбачил, что ж, по-твоему, - я б ветра не упомнил?
- Так с какого ж рожна вершина грохнулась? Сама по себе, что ли? петушился тенор.
- А я почем знаю? Сказано - катастрофа,-авторитетно заключил бас.Давай, друг, твоя очередь, - - слегка подтолкнул он меня.
- Уснули, мужики? - Лизавета высунулась из окошка.
Я вытряхнул деньги в ее ладонь и отошел с кружкой к дереву.
Стояла у ларька очередь, чуть наискось, как обычно, и не было в ней ни Миши, ни Пухова, и князя в ней не было. Стоял же за мной и сейчас вот брал кружку здоровенный, средних лет человек, мне незнакомый, в брезентовой робе и со спиннингом в руке.
Он-то и говорил-доказывал, что не ветер покалечил дерево и отшиб вершину.
А вершина лежала поперек тротуара, комлем на проезжей части, и кое-кто из очереди забрался на нее скуки ради. А листья на вершине этой, еще живые и по-утреннему свежие, трепетали на ветру, не зная и не чувствуя, что обречены. А может быть, - чувствуя?
Я не спеша пил пиво, слушая шелест листьев. И думал я о том, что в двух остановках отсюда живет моя Волхова, и нет мне без нее жизни, как и ей без меня. А все прочее для нас не так уж и важно.