…В тот вечер они еще говорили о многом, но слова Буонарроти покорили всех. Перед тем как все разошлись, к нему обратился один из вновь прибывших — Дестрем.
— Из всего, что я услышал, — сказал он, — я понял одно. Тебе обязательно нужно увидеться с полковником Уде. Я беседовал с ним как-то, его взгляды совпадают с твоими; это превосходный организатор и наш человек. Думаю, что филадельфы, которых он возглавляет, именно то объединение, которое помогло бы претворить твои смелые мысли в действия.
Филадельфы… В который раз слышит он это слово!.. Встретиться с Уде… Он и сам мечтает об этом. Но где и как?..
3
Кто ищет — находит.
Буонарроти удалось решить занимавшую его задачу.
Между островами Ре и Олерон существовала более или менее регулярная связь. Раз в полторы-две недели корабль с соседнего острова заходил в гавань Олерона, привозил служебную почту и административные распоряжения. Буонарроти, прознав об этом, стал действовать, неназойливо, но упорно. Поскольку он обучал детей видных представителей местной власти и был в дружбе с мэром, его ходатайство, хотя и не без трудностей, в конце концов увенчалось успехом: ему удалось попасть на один из рейсов. Мотивируя свою просьбу страстным желанием познакомиться с природой и достопримечательностями соседнего острова, Филипп дал подписку не задерживаться там на срок больше трех дней.
— Ваше примерное поведение, трудолюбие и та польза, которую вы нам приносите, разрешают позволить эту маленькую вольность, — заметил на прощание мэр. — Тем более что мы ничего не нарушаем: строжайший приказ вышестоящих властей запрещает переправлять ссыльных на континент, но ничего не говорит о соседнем острове.
Буонарроти крепко пожал ему руку. Он и не надеялся на такую удачу.
— Имейте в виду, — добавил мэр, — вы должны быть предельно осторожным. Не посвящайте никого в свои планы. И никаких встреч и бесед с нежелательными элементами.
Филипп обещал. Он готов был пообещать что угодно, хотя заранее знал, что обещанного не выполнит. Впрочем, об этом догадывался и гражданин мэр.
4
Остров Ре… Долгожданный остров Ре…
Пролив Пертюи-д'Антиош, отделявший его от Олерона, оказался весьма широким, плыть пришлось долго, а затем еще огибать остров с северо-востока — на южном побережье, обрывистом и покрытом крепостными сооружениями, пристать было негде.
Но вот вошли в гавань Сен-Мартен де Ре. Кругом — песчаные дюны, поразившие Филиппа своей протяженностью. Город невелик; главные достопримечательности — старинная церковь и тюрьма.
Его проводили в комендатуру. Здесь ожидало горькое разочарование: полковник Уде, срочно вызванный Первым Консулом, только что покинул остров…
Не предаваясь долгим сетованиям, Буонарроти узнал место поселения Лепельтье и отправился к нему. Для этого, правда, пришлось пересечь остров, но Филиппу подвернулась проезжавшая мимо подвода, и вскоре он оказался в объятиях своего старого друга.
5
Фердинанд-Луи-Феликс Лепельтье, при старом порядке больше известный в своем кругу как «граф Феликс», был удивительным человеком. Правнук генерального контролера финансов Франции, аристократ и богач, личный адъютант князя Ламбеска — карателя в июльские дни 1789 года, ярый враг революции, он совершенно изменился после трагической смерти своего горячо любимого старшего брата Мишеля, убитого роялистом за вотум против Людовика XVI. Феликс вступил в Якобинский клуб, стал приверженцем Робеспьера, позднее — ближайшим другом и соратником Бабефа, членом его Повстанческого комитета. Именно Феликс Лепельтье финансировал газету Бабефа и находил средства для заговора Равных. Филипп хорошо помнил, что Бабеф по-особенному относился к Феликсу, явно выделяя его из своего окружения, писал ему из вандомской тюрьмы, именно ему отправил свое последнее, прощальное письмо, в котором поручал Феликсу заботу о своей осиротевшей семье — о жене и детях. Знал Буонарроти и то, что Феликс, избежавший тюрьмы и ссылки при Директории, не сложил оружия, вместе с Антонеллем, другим членом Повстанческого комитета Бабефа, руководил клубом Манежа, а после его закрытия продолжал борьбу при новом режиме, за что в конце концов и попал на остров Ре. Но последние сведения были самыми общими, и поэтому встреча со старым единомышленником не менее необходима, чем знакомство с полковником Уде.
И вот она состоялась.
Благодаря своим неиссякающим средствам Феликс жил в изгнании довольно комфортабельно. На эти три дня — без всякого ущерба для себя — он смог предоставить Филиппу кров и стол.
С первых же часов после встречи Филипп понял, что, несмотря на «поднадзорность», Лепельтье пользуется полной свободой и независимостью.
— Эти молодцы, я имею в виду жандармов, сюда и не заглядывают, — с улыбкой ответил он на резонный вопрос друга.
— Но как тебе удалось такого добиться?
— Об этом после. Расскажи сначала о себе.
Внимательно выслушав исповедь Буонарроти, Феликс в свою очередь поведал ему о своей одиссее.
Он рассказал, какие надежды в Париже и во всей Франции пробудились после переворота 18 фрюктидора.
— Казалось, наша победа становится явью. Тот союз между нами и якобинцами, который лишь намечался при Бабефе, вырос и окреп. И, несмотря на все дискриминационные меры Директории, в оба правительственных совета проникло около сотни наших… А потом возник клуб Манежа, где смело провозглашались принципы II года и наши идеи… А потом явился Бонапарт, и все стало сходить на нет…
— Неужели этот человек обладает такой дьявольской мощью? — удивился Буонарроти.
— Какой там мощью… Просто он обладает нюхом, нюхом и дерзостью, да плюс к тому — полным отсутствием принципов. Он понял, к т о заинтересован в нашем поражении, сплотил все реакционные силы и оказался во главе их. Вся беда в том, что народ устал от катаклизмов последних лет, в которых он неизменно оставался козлом отпущения и которые ему ничего не дали. Поэтому, когда мы с Антонеллем, к примеру, попытались поднять рабочих в день закрытия клуба Манежа, ничего не вышло: никто не шелохнулся.
— Это совпадает с тем, о чем я думаю последнее время.
— Увы, мы поняли, что период мирной, парламентской борьбы позади и что об открытом, всенародном восстании думать также не приходится. Марешаль оказался пророком.
— Что ты имеешь в виду?
— Он уже в конце итальянской кампании Директории выпустил брошюру, в которой писал: «Бонапарт! Твоя слава обернется диктатурой!» А какая же открытая, легальная борьба может вестись с диктатурой? О восстании же не могло быть и речи при тех настроениях в толще народа.
— Это верно. Но ведь были попытки тайных заговоров…
— Не просто попытки тайных заговоров: сложилась целая тайная организация.
— Ого! Этого я не знал.
— Ты и не мог знать. И опять-таки началось все с литературных упражнений. В конце 1799 года все тот же неутомимый Марешаль опубликовал книгу «Путешествие Пифагора», где проводил мысль о необходимости создания тайного, законспирированного общества, наподобие немецких иллюминатов. А наш Антонелль почти в это же время начал работу над большим трудом, посвященным критике конституции VIII года. Он приезжал ко мне в Версаль и читал нам главы из этой книги. В них, разумеется, была не только критика конституции, но и призыв к борьбе.