То была грубая ложь.
Великой армии не существовало больше — это знали все.
Армию пришлось создавать заново и быстро.
Наполеон энергично взялся за дело и к началу 1813 года под ружьем оказалось свыше четырехсот тысяч солдат.
Но что это были за вояки…
Ему пришлось провести призыв возрастов будущих лет, а это значило, что мобилизованы были не мужчины и юноши, а отроки, почти дети.
Их обучение проходило на ходу.
15 апреля 18 13 года император выехал из Парижа и направился в Эрфурт, где собирались главные силы, чтобы двинуться против русских и пруссаков.
2 мая он одержал победу под Лютценом, спустя несколько дней вошел в Дрезден, 20 мая снова выиграл сражение при Баутцене.
В этой битве погиб маршал Дюрок, один из любимцев Наполеона. За момент до смерти он сказал Коленкуру:
— Это не может кончиться добром…
Союзники особым манифестом призвали народы к борьбе против завоевателя. Призыв был излишен: освободительное движение и без того снова подымалось повсюду.
Наполеон усилил репрессии против непокорных. Узнав о волнениях на севере Германии, он отправил туда маршала Даву с наказом: беспощадно карать всех заподозренных — сановников, чиновников, офицеров, солдат. Даву арестовал более пятисот человек. В Гамбурге и соседних городах загремели залпы расстрелов…
Союзники, неприятно изумленные всем происшедшим, предложили перемирие, и Наполеон согласился.
Перемирие было подписано 4 июня.
Оно обеспечило почти двухмесячную передышку французскому императору. Но более благоразумным его не сделало.
3
Император Франц чувствовал себя словно карась на сковородке. Он не знал, как поступить.
С одной стороны, он не хотел полного поражения Наполеона, с некоторых пор ставшего ему близким родственником. Впрочем, дело здесь не только и не столько в родстве: австрийский император как огня боялся усиления России и желал бы всегда сохранять ей противовес.
Но, с другой стороны, не будучи слепым, он видел, к чему идет дело, и в преддверии гибели Французской империи не желал конфликтовать с союзниками. На всякий случай он уже заключил «перемирие» с Россией (с которой — как союзник Наполеона — должен был находиться в состоянии войны), что вызвало — он знал это — сильное раздражение его зятя.
После тайной консультации с уполномоченными России и Пруссии Франц отправил в Дрезден своего лучшего дипломата, графа Клемента Меттерниха, чтобы тот прощупал почву для серьезных переговоров и по возможности безболезненно уладил дело.
4
Наполеон принял австрийца не слишком ласково. Он начал с угроз, прямо обвиняя Австрию в намерении примкнуть к коалиции.
Меттерних с жаром уверял, что его правительство ни о чем подобном и не помышляет.
Наполеон покачал головой.
— Не лгите, граф. Я вижу: вы жаждете воевать со мной. Видимо, уроки не идут людям на пользу. Русские и пруссаки, несмотря на жестокий опыт, осмелев после событий прошлой зимы, дерзнули снова пойти против меня — и я их побил. Вы тоже хотите получить изрядную взбучку? Хорошо, вы получите ее. Назначаю вам свидание в Вене в октябре!
Меттерних отступил на шаг, учтиво поклонился и сказал, твердо нажимая на каждое слово:
— Сир, мы хотим одного: устойчивого мира.
— Любопытно, на каких условиях?
— Почти без всяких условий. Ваше величество почти полностью сохранит то, что вы имеете на сегодня…
— Почти?.. Что значит ваше «почти»?
— За вами, сир, останутся все ваши завоевания. Вы лишь должны будете возвратить нам Иллирию, освободить Гамбург, Любек и Бремен, оставить герцогство Варшавское и отказаться от протектората над Рейнским союзом…
Наполеон вскочил.
— Только-то и всего?! Прекрасно! Но почему же так мало? О, я знаю ваш секрет. Сегодня вы просите Иллирию, а потом пожелаете Венецию, затем Тоскану и всю Италию; ваши друзья русские захотят всю Польшу, пруссаки — Саксонию, англичане — Бельгию и Голландию. Да если я уступлю сегодня, завтра вы потребуете все это, и мне волей-неволей придется воевать. Так давайте уж лучше начнем сегодня!
— Государь, вы ошибаетесь. Вам предлагают славный, почетный мир.
— Все это невозможно, — успокоившись, задумчиво произнес Наполеон. — Учтите: ваши государи родились на троне, они не могут понять чувств, которые меня одолевают. Они возвратятся побежденными в свои столицы, и для них это не станет катастрофой. А я солдат, мне для стабильности нужны честь, слава, победы. Я не могу показаться униженным перед своим народом. Мне нужно оставаться великим, прославленным, вызывающим восхищение!
«О, как ты откровенен сегодня! — подумал Меттерних. — Такого от тебя я не слышал никогда, да и вряд ли слышал кто другой. Видимо, ты понял наконец, что дело твое дрянь, совсем дрянь». Наполеону же он ответил с нарочитой печалью в голосе:
— Ваше величество, если вы так решили и попытаетесь провести в жизнь свое решение, то война окажется бесконечной. Но ведь Европа утомлена войной и жаждет мира… А вы, сир, разве не нуждаетесь в нем? Я только что проходил мимо ваших полков. Ваши новые солдаты — неоперившиеся птенцы. Когда и это поколение будет уничтожено, произведете ли вы следующий набор, призовете ли еще более молодых?
Тут Наполеона вдруг обуял припадок ярости, один из тех приступов, которые с ним случались нечасто, но во время которых он терял контроль над собой, впадал в истерику:
— Как вы смеете читать мне нравоучения! Да что вы смыслите в этом, вы, человек сугубо штатский, не нюхавший пороха, не живший в лагере и не привыкший презирать свою и чужую жизнь? Что для меня значат какие-то двести тысяч человек, безразлично, старых или малых?..
«Да он швыряется людьми, словно щепками! Какой нескрываемый, чудовищный цинизм!» — подумал прожженный циник, услышав эти слова. А Наполеон продолжал, понемногу сбавляя тон:
— Правильно, я потерял в России двести тысяч… Ну и что из этого? Половину их составлял всякий сброд — поляки, итальянцы, немцы!..
— Допустим, вы правы, сир. Но согласитесь, что это не такой аргумент, который следует приводить, говоря с немцем!
Наполеон словно не расслышал его. Смерив австрийца презрительным взглядом, он вдруг спросил:
— Скажите, милейший, а сколько вам заплатили англичане?
Меттерних, словно ошпаренный, выскочил из приемной.
У дверей его ждал Бертье.
— Ну как? — спросил маршал, жаждавший успеха в переговорах.
— Ваш повелитель сошел с ума! — ответил, не останавливаясь, дипломат.
10 августа истекал срок перемирия.
А на следующий день Австрия объявила войну Наполеону.
Формирование новой коалиции завершилось.
5
В этот момент на исторической арене вдруг снова появился генерал Моро.
После провала попытки договориться с Наполеоном союзники по совету Бернадотта решили обратиться к старому боевому товарищу бывшего маршала, к опальному полководцу и несостоявшемуся вождю филадельфов, по-прежнему проживавшему в Америке.
Хотя, в отличие от Бернадотта, Моро не изменил своей республиканской религии, возможность сразиться с давним соперником и непримиримым врагом показалась ему соблазнительной. Он прибыл в Европу и вступил в соглашение с Александром.
Русский царь, в то время не исключавший возможности вернуть Францию к республиканскому режиму, встретил прославленного полководца с распростертыми объятиями. Не строя иллюзий в отношении союзных генералов, возглавлявших коалицию, Александр считал лишь одного Моро достойным соперником Наполеона. Исходя из этого, царь рассчитывал заменить им бездарного Шварценберга, числившегося главнокомандующим всех союзных армий.