— Да как его поймаешь? — помрачнел и Семён Андреевич. — Увёртливый, как уж. Вон и из Донщины ускользнул, пёс шелудивый!
В сенях затопали быстрые ноги, и в избу ввалился Василий Шумахов.
— Васька! — обнял бирича князь. — Ну что там в степи?
— Да из Орды вести есть, — пробасил Шумахов. — Андрюха Кавырша гонца прислал.
— И что там? Дайте Василию квасу! — приказал князь.
Запыхавшийся бирич снял кафтан, в два глотка опорожнил кружку и начал свой рассказ.
— Олег Воргольский теперь, наверное, оттуда уже уехал. И он настроил против тебя хана. Нас один мурза[68] достоверными сведениями снабжает. Так вот: Олег твердил Телебуге, что ты, князь, разбойник и что тебя проучить надо, просил войско для твоего усмирения. Пока царь от вмешательства воздерживается и, мерекаю, из-за того, что Ногай ему враг и чем больше ты его трепать будешь, Телебуге спокойнее в Сарае сидеть. Хотя ясно, у Телебуги злоба против тебя копится. Каким бы недругом Ногай ему ни был, всё равно русские более ненавистны. Промеж татар сейчас усобица идёт, а замирись они — нам тогда и вовсе несдобровать. Так что Орда непредсказуема.
— То-то и оно, что непредсказуема, — вздохнул Святослав. — Эх, мне б воинов поболе, разнёс бы я в пух и прах ихний Сарай со всеми телебугами и ногаями вместе. Ведь совершал же триста лет назад в те места знаменитый поход на хазар мой пращур Святослав Игоревич Киевский. И на той же реке Итиль разбил их наголову!
— Однако на место хазар пришли печенеги, — возразил Василий. — И они убили Святослава Игоревича...
— Да, тёмен этот Восток, — опустил голову на грудь князь. — Сколь их ни бей, а всё лезут и лезут, одни сильнее других. Когда-то были скифы, потом гунны, потом хазары, за ними печенеги, за печенегами половцы, а за половцами татары. И что удивительно, один народ зверее другого. Тьфу, нечисть!..
— Да, княже! — спохватился Василий. — В Орду опять приполз хазарин Самуил.
— Так он же у Ногая был!
— Был, да сплыл. Не к добру его появленье в Орде, не к добру.
— Ну ладно, Бог не выдаст — вепрь не сожрёт, — хлопнул по колену князь и встал с лавки. — Сражения нам не избежать, а с кем — это уже неважно, хоть с самим чёртом. Ты щас куда?
— В Орду. Повидаю своих и айда. Там же Андрюха остался. Да и с Олеговой своры нельзя глаз спускать...
Вечерело. Князь пришёл в опочивальню. Жена лежала, уставившись глазами в потолок, и не могла уснуть. Лёг и Святослав. Обговорили все детали отъезда Агриппины Ростиславны. Не раз она принималась плакать, и все причитания сводились к одному: что больше не увидит мужа. Лишь под утро княжеская чета задремала.
За окнами до свету замычали коровы, заблеяли овцы, заржали кони, завизжали и захрюкали свиньи. Люди покидали Бородину и уходили в неизвестность. Плакали, рыдали, но покидали. Князь вышел на крыльцо избы — он ничего не мог поделать, кроме как созерцать шумное и унылое движение людского потока. В груди его клокотало, в глазах темнело, кулаки сжимались до боли в пальцах...
Наконец собралась и Агриппина Ростиславна. Она уже выплакала все слёзы и смотрела на мужа такими тоскливыми глазами, что до рези давило сердце, но ни один мускул на лице князя не выказал печали. Святослав не хотел обнаруживать свою слабость — на него смотрели покидающие родные края люди, на него смотрела дружина.
Так же покорно, как Агриппина Ростиславна, собрались и жёны князей Александра и Даниила, Мария и Аксинья с пеленочником княжичем Афанасием. Колёса скрипнули, покатились повозки, покачиваясь с боку на бок. Святослав резко повернулся и скрылся в избе. Разошлась и дружина. Впереди тяжёлые, страшные дни, жестокие испытания...
Глава одиннадцатая
К старшему брату Абдулла примчался как угорелый.
— Туров разбит и разграблен! — тяжело дыша, завопил он, рухнул перед Ахматом на колени и ударился лбом об пол.
Ахмат взревел:
— Ты что несёшь, сын козла?! Кто посмел поднять руку на татар?
— Князь Святослав!
— А ты где был? — брызжа слюной, гаркнул Ахмат.
— Я сражался, — дрожа всем телом, пробормотал Абдулла. — Но у Святослава сильная дружина...
— Где он сейчас?
— Двинулся на Донщину.
— И ты бросил брата в беде?! Почему не пошёл на помощь Вагизу?