Сначала расправились с воргольскими боярами, отрубив им руки и ноги, а после обезглавив. Потом, изуверски медленно, приступили к казни липецких полонянников. Начали с Долмата... Тот, хоть и связанный и избитый, стал сопротивляться, и это ещё больше раззадорило мучителей. Толпа, окружившая лобное место, взревела, Долмата свалили и перепоясали ремнями ноги от пят до коленей.
— Не рубить, не рубить! — завопил Рвач. — Собирай костёр! На костёр его, живьём зажарим!
— Правильна делала, правильна, — закивал в знак одобрения головой Ахмат.
Татары и русские предатели стали собирать брёвна и складывать штабелем. На штабель положили Долмата, который уже не мог сопротивляться. Но когда под брёвна сунули хворост, он закричал:
— Рвач! Креста на тебе нету! Казнишь без покаяния! Привези из Тешева монастыря священника, пускай грехи нам отпустит!
Но поджигатели уже запалили с одной стороны костёр.
— Рвач! — продолжал неистово кричать Долмат. — Приведи попа, ирод проклятый! Развяжи руки, я хоть Господу Богу нашему Иисусу Христу помолюсь!
— Обойдёшься без покаяния и молитв! — прошипел Рвач и ударом сабли отрубил Долмату кисти рук. В лицо ему брызнула кровь. Рвач слизал её с губ языком и спокойно заметил: — Теперь и молиться нечем, а это мы отправим твоему любимому князьку Святославу в подарок от его верного стремянного.
Предатель поднял кисти Долмата и отошёл от разгорающегося костра. Пламя ещё не касалось тела мученика, но он уже чувствовал нестерпимый жар.
— Отруби голову, Рвач! — простонал он. — Тоже пригодится для подарка!
— Голова пускай сгорит вместе с твоей противной плотью! — ухмыльнулся Рвач и пошёл прочь.
— Будь проклят, нехристь поганый! — крикнул вдогонку ему Долмат, посмотрел на небо и зашептал: — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий...
Языки пламени всё разрастались, приближаясь к телу Долмата и обжигая его жгучим дыханием. Сырые дрова потрескивали, и огонь медленно продвигался к центру помоста.
Стоявший рядом с Рвачом охотник Самсон, не выдержав жуткого зрелища, отвернулся:
— Да неужто мы, на самом деле, нехристи? Надо бы позвать попа...
— Не твоё дело, холоп! — оскалил зубы Рвач и хлестнул ногайкой Самсона по щеке. Тот нырнул за спины глазеющих русских и татар, вырвавшись из толпы, прыгнул на коня и помчался вперёд, не разбирая дороги.
А Рвач свирепствовал. Его кровожадность подогревалась ещё и известием о смерти сына Антипа, который, возможно, погиб от рук кого-то из пленённых липчан.
— Они убили моего сына! Сдирать с них шкуры надо! Пусть визжат, как свиньи! — орал Рвач. — Ахмат! Я прошу тебя, прикажи драть с них живых шкуры!
— Драть-драть! — согласился Ахмат, и палачи накинулись на Агафона. Агафон не сопротивлялся, а тоже отрешённо смотрел в небо и шептал молитву. Ему развязали руки, положили на плаху и одним ударом топора отрубили обе сразу. Но перед этим Агафон успел перекреститься.
Из обрубков хлынула кровь. Агафон побелел, закатил глаза и рухнул, как сноп. Не дождавшись дальнейших истязаний, княжеский тиун скончался.
— И этот сдох раньше сроку! — досадовал Рвач.
— Руби его голова! Это вторая рук и первый голова Святослава подарок. Жаль, голова его любимец Долмат сгорел, — сказал не в пример Рвачу весёлый Ахмат и приказал продолжить казнь.
А в это самое время Самсон во весь опор мчался в Тешев монастырь, благо он был недалеко. Спрыгнув с коня возле ворот, Самсон вбежал в Божий храм. Монахи тревожно посмотрели на него.
— Где игумен? — перекрестившись на лик Спаса, спросил Самсон.
— Ушёл в Поройскую пустынь под Липец и ещё не вернулся, — ответил старый монах.
— Поройская пустынь разорена, и Липец татары сожгли. А на Донщине казнят православных без покаяния!.. — с трудом проговорил Самсон. — Там нужен священник, чтоб отпустить им грехи.
Монахи переглянулись, и один кивнул:
— Я пойду. Отец Герасим, выведи из конюшни лошадь, пешком, пожалуй, и не успею.
— Надо спешить, а то и на конях не успеем! — помрачнел Самсон. — Только учти, отец...
— Гесион.
— Учти, отец Гесион: татары свирепы, да и не только татары... Нам тоже за нашу дерзость, может, придётся смерть принять.
— На всё Божья воля, — смиренно ответил Гесион.
Самсон с монахом прискакали на взмыленных конях, когда палачи, резанув полосу на груди воеводы Гольцова, отделяли кожу от плоти. Воевода был в сознании. Тяжело дыша, он громко стонал, до крови кусая запёкшиеся губы. Увидев монаха, слёзно закричал:
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!..