— Принеси что-нибудь почитать об этом мире, книгу о географии или истории, — попросила я пространство.
Пара-тройка мгновений, и на столе в комнате появилась толстенная книга в кожаном переплете.
Я приценилась: выходило, что читать мне не перечитать. Может, всю ночь за чтением проведу и утром напугаю окружающих своим «цветущим» видом. Ну так сами виноваты. Нечего меня, такую красивую, игнорировать. В общем, я уселась в удобное широкое кресло у стола, открыла первую страницу и погрузилась в чтение.
Выходило, что мир, в который меня перебросили, был основан сильным и могущественным богом Ортагоном. Его боялись, но при этом его и почитали. Хотя, конечно, правильно: покажи тому, кого боишься, свое почтение, может, и пронесет.
Три сына и две дочери Ортагона считались основными богами.
— Почему пять? — недоуменно пробормотала я. — Почему нечетное число?
— Потому что пять считается сакральным числом во многих культурах этого мира, ронья Анастасья, — просветил меня знакомый голос.
— Ваше высочество, вас стучаться не учили? — подняла я голову. — А если бы я, гм, занималась чем-то непотребным?
— Например, спали? — иронично поинтересовался жених, стоявший напротив меня в своем человеческом обличии. — Я наблюдаю за вами больше минуты. Вы даже не пошевелились. Что такого увлекательного в этой книге?
— Для человека из другого мира — все, — не стала отпираться я, гадая, почему принц пришел в том же костюме, в котором был на ужине. По идее, вещи должны были порваться при трансформации. Или же у него стопятьсот этих камзолов и штанов? На все случаи жизни, одного цвета?
— То есть я оказался прав, — задумчиво произнес принц, присаживаясь в кресло напротив. Самое интересное заключалось в том, что еще несколько минут назад никакого второго кресла и в помине не было. А теперь оно появилось. Соткалось, блин, из воздуха. — И кто же вы тогда?
— Анастасия Ивлева, — скромно представилась я. — Внезапно оказалась в теле вашей невесты, когда она ехала к вам.
— Теперь понятно отсутствие негативных эмоций, — кивнул принц. Я все еще надеялась, что он оставался моим женихом. Хотя… Кто его знает. — А откуда такая необычайная радость?
— Замуж хочу, — честно призналась я. — Давно. Еще в том мире хотела.
— Не берут? — в голосе принца-жениха я услышала насмешку.
Вот же зараза!
— Не берут.
«И правильно делают», — прочитала я в глазах принца.
— А почему у вас из стен замка гвозди торчат? — в отместку спросила я.
— Гвозди? — насмешка сменилась недоумением. — Вы, ронья, что-то путаете. В стенах моего замка нет гвоздей.
— А обо что я тогда ладонь до крови порезала? — тщательно скрывая торжество, задала я очередной вопрос.
Растерянность, изумление, недоверие, обреченность — эмоции сменялись на лице принца одна за другой. Не все они льстили моему самолюбию, но отомстить этому кошаку было просто необходимо.
— Покажите ладонь, ронья, — наконец-то попросил принц-жених.
Я протянула поврежденную руку. Пальцы принца, на вид тонкие, как у пианиста, оказались теплыми на ощупь, а движения — деликатными.
— Действительно, привязка к замку, причем полная, — стараясь держать себя в руках, произнес принц. — Вы, ронья, видимо, в своем мире были крайне невезучей женщиной.
— В том — да, — согласилась я. — В этом мне пока везет.
— Стать невестой, а потом и женой принца-изгоя — это не везение, ронья, — криво усмехнулся принц.
— Почему же, ваше высочество, во-первых, вы — принц, то есть мужчина, обладающий властью и приличными деньгами, судя по обстановке, — начала перечислять я. Назвать принца человеком у меня язык не повернулся. Пришлось ограничиться нейтральным «мужчина». — Во-вторых, у вас здесь тепло. Кормят сытно. Одеться тоже можно…
Я не договорила: принц смотрел не только с обреченностью, но и с жалостью. И, похоже, жалел он не меня. «Влип», — огромными буквами читалось в его глазах.
— Из какого вы сословия, ронья?
— А какие есть в вашем мире, ваше высочество?
Нет, ну правда. Скажу «буржуа» — в ответ могу получить взгляд, полный недоумения.
— В каждой империи по-разному. В этой — крестьяне, горожане, купцы, аристократы, — перечислил принц.
— Горожанка, ваше высочество.
— Обученная грамоте горожанка, — пробормотал, не скрываясь, принц. — Что ж, могло быть и хуже.
«Например, забитая крестьянка», — перевела для себя я.
— Сколько лет вам было на момент переноса? — продолжился меж тем допрос.
«Было?», — хмыкнула я про себя. Так спрашивает, будто с переносом происходит обнуление возраста. Душа-то прежняя осталась, с ее опытом, ошибками, желаниями.