- Клевер, - я толкнула поглощённого обедом напарника в бок, - а зачем твой отец притащил меня в Академию?
Клевер удивлённо покосился на меня, понял, что я настроена решительно, и со вздохом отодвинул тарелку:
- Понятия не имею. Меня он в свои планы точно не посвящал.
Ну вот, как говорится, что и требовалось доказать. Я побарабанила пальцами по столу, пытаясь сложить головоломку, хотя прекрасно понимала, что ничего не получится, слишком много не хватает деталек:
- А кто может знать? С кем твой отец советуется, может, с матушкой?
Напарник присвистнул:
- Ты что, смеёшься, Фиалка? Для моего отца нет и не может быть иного советчика, кроме него самого. Он же никому не доверяет.
Всё правильно, человек, обманывающий других, постоянно ждёт ответного обмана. Ох, Сивер Самохвалович, как бы вам самого себя не обмануть!
Я опять выбила дробь по столу, потянулась к остывающему обеду, но на полпути остановилась и спросила, вспомнив, как в нашей школе девчонки-подростки все свои самые сокровенные секреты доверяли дневникам:
- А у твоего отца дневник есть? Ну, или книга какая-нибудь, в которой он свои размышления записывает?
Клевер замер с ложкой, не донесённой до рта, меж соболиных бровей пролегла лёгкая морщинка, зелёные глаза потемнели. Я затихарилась, приготовившись к длительному ожиданию, но напарник отмер довольно быстро:
- А ведь ты права, Фиалка. Отец каждый день записи заносит в толстенный такой фолиант из драконьей кожи. Только он никому его не показывает и тщательно запирает.
Заметив, как азартно вспыхнули у меня глаза, Клевер вздохнул и покачал головой:
- Замок не простой, там защитных заклинаний с дюжину и ещё отводящих взгляд чародейств намешано. Фолиант тот увидеть-то непросто, не то что открыть.
Вот, блин, на корню хорошую идею губит!
- А ты пробовал! – обиженно фыркнула я.
- Пробовал. Потому так и говорю.
Ого, какие тайны мадридского двора открываются! У нас дома, например, личные дневники, равно как и письма с сообщениями, читать не принято. Правда, прятать их от родственников, да ещё и с помощью всяких супер-пупер крутых заклинаний, тоже не принято. Разная степень доверия, мда…
Я задумчиво выбила на столе марш из трепетно любимого балета «Щелкунчик». Конечно, то, что я задумала, не очень хорошо с точки зрения закона и морали, но, с другой стороны, втёмную манипулировать человеком ещё хуже. А в том, что мной именно манипулируют, я уже практически не сомневалась. В гениальном плане ректора (знать бы ещё, каком именно) мне была отведена чёткая и ясная роль. И мне очень хотелось бы верить, что хотя бы ладьи или слона, а не жалкой пешки, которой без сожаления пожертвуют во имя высоких целей и будущих побед.
- Если хочешь, после занятий наведаемся к отцу и попытаемся открыть его дневник, - прошептал Клевер мне в самое ухо.
Со стороны, наверное, это выглядело очень нежным и романтичным поцелуем, тем более что напарник меня ещё и за плечики приобнял. Я отчётливо услышала стон зависти, пролетевший над столовой, и красочно представила, как меня разрывают на мелкие, гораздо меньше новогоднего конфетти из хлопушек, кусочки. Судорожно сглотнув, я нацепила на лицо обольстительную улыбку (надеюсь, она вышла именно обольстительной, а не перекошенной), ласково погладила Клевера по щеке и прощебетала на всю столовую:
- Как скажешь, любимый. Ты же знаешь, я ни в чём не могу тебе отказать.
Любимый откровенно завис, словно цифровое телевидение по время шторма, хорошо хоть кубиками не пошёл, как изображение на экране.
- Очнись, на нас вся столовая смотрит, - прошипела я, наступая напарнику на ногу.
- Тебе кто-нибудь говорил, что в тебе живёт великая лицедейка?
- Она съехала три недели назад, не оставив нового адреса, - отмахнулась я, принимаясь за изрядно остывший, но всё равно вкусный обед.
Клевер усмехнулся, покачал головой. Я героически постаралась сосредоточиться на обеде и смотреть исключительно в тарелку, а не на зеленоглазое воплощение девичьих грёз, сидящее рядом со мной.