— Быстрее! — крупная женщина усаживает меня за стол прямо перед подиумом.
— Фигуристая, не спортивная, черноволосая красавица, двадцать один год, примерно пятый размер груди, редкая девственница, — говорит аукционист.
Стоп... Что, блять, Сайлас сказал этим ублюдкам? Как он мог соврать о моей девственности? Он даже на три года сократил мой истинный возраст.
Я качаю головой из стороны в сторону, но женщина хватает меня за волосы у основания черепа и дергает.
— Веди себя хорошо, — шипит она. — Всех девушек, которых мы не продадим, отправим на изъятие органов.
У меня сводит живот, и все попытки сопротивляться заканчиваются вздохом.
— Давайте начнем торги с десяти тысяч.
Сидящий впереди мужчина поднимает пластиковую лопатку. Его заостренный нос и тонкие черты лица слишком напоминают животное ласку, но кольца на пальцах придают ему сходство с сутенером.
Черт.
— Пятнадцать, есть пятнадцать, — говорит аукционист.
На торги выходит еще один мужчина, крепкий, как гигант. Он темноволос, одет в белый костюм, который контрастирует с его острыми глазами и еще более острыми скулами. Я наклоняю голову и изучаю его черты. Не тот ли это Морис Танатос, мафиози, которого судили за убийство любовницы?
Он демонстрирует мне оскал золотых зубов. Точно такой же золотой оскал, который украсил заголовки газет о жестоком насилии, фальсификации показаний свидетелей и ошибочном судебном разбирательстве.
Мой желудок опускается на каменный пол.
Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.
Танатос поднимает лопатку.
— Двадцать.
Блять.
Сердце колотится так сильно, что закладывает уши. Несмотря на то, что я голая в комнате с кондиционером, пот струйками стекает по моей шее, когда ставка поднимается до тридцати.
— Тридцать пять.
Мои колени подгибаются, и женщина-бульдог крепче сжимает свою хватку. Сейчас она — единственное, что помогает мне стоять на ногах. Предложений поступает все больше и больше, пока мой разум не перестает справляться с ними.
Что они сделают, когда узнают, что я не девственница? Я содрогаюсь при мысли о каком-то ужасном наказании.
Стиснув зубы, я молюсь о том, чтобы что-нибудь случилось. Чтобы в дверь ворвалась группа быстрого реагирования и спасла меня, чтобы начался пожар - что угодно, лишь бы вытащить меня из этого дерьма.
— Триста, — говорит Танатос.
У меня перехватывает дыхание. Триста тысяч?
Зачем человеку, только что освободившемуся по УДО за жестокое убийство, покупать меня? В голове всплывает воспоминание о женщине, которую он убил. У нее были черные волосы, оливковая кожа, плотное телосложение и зеленые глаза.
Прямо как у меня.
— Триста раз...
Пока аукционист колеблется, мое внимание привлекает движение в левой части зала. Мафиози, убивающий любовниц, снова ухмыляется, похоже, что он вот-вот станет моим хозяином.
Пот струится по моему лбу. Я не могу позволить им продать меня Танатосу. Я бросаю взгляд на проныру-сутенера, умоляя его купить меня, но он пожимает плечами.
Видимо, я стала слишком дорогой для его борделя.
Я знаю о Морисе Танатосе. Он один из самых защищенных людей в греческой мафии. Одни говорят, что он младший брат главаря, другие - что незаконнорожденный сын, но все, включая газеты, сходятся в одном:
Он пытает и калечит женщин, которые потом исчезают навсегда.
У меня сжалась грудь. Даже сбор органов лучше, чем продаться ему.
А вдруг это моя карма за то, что я разрешила мафии пользоваться разделочным цехом?
— Триста - два...
Паника ударяет в сердце, как молния, вызывая бомбу нового ужаса. Я бросаюсь вперед к выходу, но женщина прижимает меня к своей груди.
Я поворачиваюсь к другим мужчинам, сидящим в зале, пытаюсь подобрать слова, но все, что я говорю, выходит не так, как надо, из-за кляпа.
Кто-нибудь, кто-нибудь, помогите!
Одноглазый гигант, сидящий сзади, сдвигается со своего места. Мое сердце колотится. Я издаю еще один звук, уже настоятельный, умоляющий, просящий его сделать ставку.
Его брови нахмуриваются от универсального взгляда, спрашивающего, с ним ли я говорю.
Я судорожно киваю, пытаясь передать дюжину просьб, начиная с мольбы купить меня, чтобы я не оказалась с известным убийцей.
— Прода...
— Четыреста, — буркнул гигант.
В комнате воцаряется тишина, Танатос поворачивается и бросает на гиганта ядовитый взгляд.
— Я слышу пятьсот? — спрашивает аукционист, его голос звучит задорно.
— Четыреста пятьдесят, — отвечает Танатос.
— Пятьсот, — рычит гигант.
Танатос оскаливает свои золотые зубы, заставляя меня вздрогнуть.
— Шестьсот.
Повернувшись к гиганту, я расширяю глаза в безмолвной мольбе. Он должен купить меня, даже если это означает пожизненное рабство. Все лучше, чем медленная смерть под клинком этого маньяка.
Гигант поднимается со своего места с таким видом, будто собирается уходить.
— Стой, — кричу я, но звук получается приглушенным.