— Добрый вечер, мистер Конмак. Рад сообщить, что ваш перевод получен, — говорит курьер, и голос его звучит уже не так грозно, как во время поездки.
Лу Конмак возвращается к своей стопке бумаг и ворчит.
Мужчина неловко переминается на ногах, словно не зная, что делать дальше.
— И, э-э, я принес вашу покупку.
Опять молчание.
— Аукционный дом запрещает возврат денег, но если вы не удовлетворены своей покупкой, вы можете вернуть ее в кредит, и она будет перепродана второму участнику аукциона, предложившему наибольшую цену.
В горле пересохло, на лбу выступил пот. Курьер говорит о Танатосе. Если я не удовлетворю Лу Конмака, они отправят меня к этому убийце-садисту.
Конмак, прищурившись, смотрит на свои бумаги, а затем с ворчанием подписывает их.
Человек рядом со мной дергает за воротник и прочищает горло, но его игнорируют. Если бы у меня не бурлило внутри, я могла бы позабавиться его дискомфортом.
Вместо того чтобы снова заговорить, он поворачивается ко мне и шипит:
— Встань на колени и соси член своего нового хозяина.
Моя челюсть резко сжимается.
Владея скотобойней, которой покровительствует мафия, приходится терпеть множество сексуальных домогательств. В большинстве случаев я могу отмахнуться от них или посмеяться над ними в шутку, но иногда возникают ситуации, когда приставания мужчины выглядят так, будто он ответит на отказ насилием.
Возможно, это один из таких случаев.
Сглотнув, я жду, что Конмак отменит приказ или откинется на спинку кресла, освободив мне место, чтобы переползти к нему, но он не делает ни того, ни другого.
Я не покоряюсь.
Я не хнычу, не трушу, не ползу, но я буду продолжать выживать.
Угроза Танатоса висит надо мной, как ржавый дамоклов меч7, и я знаю, что лучше мне не сопротивляться. Я не могу рисковать тем, что меня отправят обратно.
Курьер кладет руку мне на плечо и толкает меня на колени. Я позволяю ему, хотя каждый инстинкт в моем теле кричит, чтобы я стояла на своем.
Сердце колотится так, что трещат кости, и мне кажется, что я сейчас упаду в обморок.
Единственное, что удерживает меня от падения на пол, — это руки, поддерживающие мое тело, но даже они не перестают дрожать.
Я ползу по кабинету, плащ волочится по полу, и каждый шаг к Лу Конмаку дается мне все тяжелее предыдущего.
Наконец, я добираюсь до его стола. Делать минет незнакомому человеку — это противоречит всем моим убеждениям. И не только потому, что я была лишь с одним мужчиной. Выходя замуж за Сайласа, я поклялась хранить ему верность, пока нас не разлучит смерть, но эта клятва закончилась в тот момент, когда он отправил меня на продажу.
Огромная масса Конмака занимает почти все пространство под столом, не оставляя мне места для входа.
Большинство парней развернули бы свои кресла и освободили мне место между ног, но Конмак продолжает читать свои бумаги.
Я перевожу взгляд на человека из аукционного дома и поднимаю брови, спрашивая, что теперь?
Он проскакивает вперед, оставляет визитную карточку на углу стола и шаркает обратно к выходу.
— Для нас важно ваше удовлетворение. Пожалуйста, звоните, если у вас возникнут проблемы с покупкой.
Мужчина выскользнул за дверь, оставив меня наедине с Конмаком.
Ну и мудак.
Когда я поворачиваюсь обратно к столу, Конмак смотрит на меня своим единственным голубым глазом.
Тревога пронзает меня до глубины души, заставляя вздрогнуть. Конмак купил меня за два миллиона фунтов стерлинга8. Мне лучше удовлетворить его, пока я не найду способ сбежать.
Сделав глубокий вдох, я преодолеваю свой страх. Я могу пососать член незнакомого мужчины. Лишь бы выжить.
Я тянусь к его бедру, но он хватает меня за запястье.
Его хватка нежная, но рука такая большая, что занимает больше трети моего запястья.
— Вставай, — он поднимается и тянет меня за собой.
Я встаю, но дрожу так сильно, что мне приходится держаться за край его стола, чтобы не упасть.
Конмак возвышается надо мной, его внушительная фигура излучает силу. Это похоже на шипение, которое возникает, когда стоишь слишком близко к вышке электропередачи с жаром от трещащего огня, который разбрасывает искры.
— Почему ты попросила меня сделать на тебя ставку? — спрашивает он.
Я поджимаю губы, но слова замирают в горле. Хочет ли он узнать правду? Что я готова на все, лишь бы не оказаться в лапах Мориса Танатоса, или он хочет, чтобы я обманула его фразой о том, что чувствую какое-то влечение?
Я облизываю пересохшие губы, пытаясь придумать третий вариант, когда рука, не держащая мое запястье, обхватывает мое горло.
— Правду, — рычит он.
— Потому что ты казался нормальным, — заикаюсь я и поднимаюсь на кончики пальцев ног.
Запястье сжимается, и я воспринимаю это как сигнал к продолжению.
— Ты был единственным человеком в комнате, не похожий на телохранителя, сутенера или на известного убийцу.
В его взгляде мелькает недовольство. Это настолько мимолетно, что мой разум почти не улавливает, но желудок сжимается, и внутренняя борьба кричит мне бежать.