— Ну, воскресший из мертвых, как дела? — крикнула она из соседней комнаты.
У нее был сладкий голос. «Сладкий» — слово, которое можно произносить только мысленно. Сказанное вслух, оно всегда истолковывается неправильно и не воспринимается всерьез. А я относился к сладкоголосой Беатриче гораздо серьезнее, чем к себе.
Очевидно, я находился в ее квартире. В моих планах этого не предусматривалось. Я не имел ни малейшего понятия, как здесь оказался. Подобное могло бы случиться с каждым, только не со мной.
— Чертовски неприятная история, — прохрипел я.
При этом моя черепная коробка окончательно развалилась на мелкие части, и я ощутил адскую боль.
— Вы всегда так напиваетесь? — поинтересовалась Беатриче.
Теперь она находилась где-то рядом.
— Я не хотел вам навязываться…
— А вы и не навязывались. Вы были без сознания.
Она присела на край дивана, положила ногу на ногу и направила на меня острую коленку — жест, в котором мне почудился упрек. Я собрался с последними силами и принял сидячее положение.
— Я не могла оставить вас на улице в четыре часа утра, — произнесла Беатриче.
Я не знал, как мне извиниться за свое пьяное поведение, и в то же время так часто это делал, что Беатриче устала меня слушать.
— Вы помните, что говорили мне? — спросила она.
Из сладкого ее голос стал полусладким. Теперь Беатриче смотрела на меня подозрительно-испытующе, что совсем не сочеталось с ее легкомысленным обликом.
— Ничего не помню, — оправдывался я.
И это должно было означать: «Я ничего не хочу знать, оставьте меня в покое».
— Речь шла об убийстве, — произнесла она.
Ее строгие глаза моргали, будто фотографировали меня.
— Об убийстве?
Как я мог об этом забыть?
— О том человеке в красной куртке, — продолжила Беатриче уже с горечью.
«В красной куртке»? Это были мои слова, почему она их говорила? Я боялся и думать обо всем этом.
— У вас нет таблеток от головной боли? — простонал я.
И это должно было означать: «Я сдаюсь». Беатриче оказалась скромной и отзывчивой победительницей.
— Хорошо, я принесу вам одну, — кивнула она.
Но я попросил две.
Люди всегда относились ко мне по-доброму. Вдобавок ко всему, что произошло, я попросил у нее разрешения принять душ. Она повесила на ручку двери ванной комнаты чистое нижнее белье. Я не стал интересоваться, чье оно. Похоже, его владелец был моложе меня лет на двадцать. Вне всяких сомнений, он занимался серфингом и сноубордом.
— Ну, и что вы теперь собираетесь делать? — поинтересовалась Беатриче.
Она налила мне кофе, который вдохнул в меня жизнь.
— Бразилия? — усмехнулась Беатриче.
Ее голос снова зазвучал сладко, даже очень. «Да, Бразилия, — хотелось ответить мне. — Поедешь со мной?» У меня было два шанса против девяноста восьми, что она согласится: «Да, а почему нет?» В детективных романах молодые легкомысленные женщины часто отправлялись за границу с незнакомыми убийцами.
Но я сказал совсем другое:
— Поеду домой и прилягу.
— Хорошая идея, — кивнула она не без горечи в голосе.
С вероятностью пятьдесят на пятьдесят Беатриче могла бы предложить мне остаться у нее еще на пару часов. Как жаль! Я поблагодарил свою спасительницу, запечатлев на ее щеке легкомысленный поцелуй. Она зажмурилась и вздохнула, что означало: «всего хорошего!»
Я не смог удержаться от последнего вопроса:
— А почему вы не позвонили в полицию?
— В полицию?
И это был ответ.
Я нашел свою машину через три переулка. Город окутал густой туман; и я видел вокруг лишь клубящуюся бездну. Коллеги из «Культурвельт» уже сидят в редакции и выжимают из этого затхлого октябрьского дня последние соки, пока от него не останутся одни заголовки. Я взял отпуск на неделю, чтобы побыть свободным. Удивлялся собственной дерзости. Поэтому сейчас ничто не мешало мне поехать домой.
Ключи отворили дверь в мое прошлое, в бесполезное и отягощенное собственной бессмысленностью десятилетие жизни. На полу лежала кипа макулатуры, предлагавшая по самой выгодной цене мясо с брюшной части. На вешалке болтал рукавами старый черный пиджак. Он мечтал о более мощных плечах, чем мои. Возле окна в кухне стояла в кадке моя мужественная спармания — единственное, что здесь еще было живо. Она опустила листья, чтобы я почувствовал себя виноватым. Я дал ей трехдневную порцию воды, дальше пусть заботится о себе сама. Жизнь с каждым днем все сложнее. Мимо притихших стенных часов я проскользнул в спальню и упал на кровать, ткнувшись носом в подушку. Рядом стоял телефон — что-то вроде почетного караула у гроба.