– Ты ведь даже целоваться не умеешь, а туда же – влюбляться собрался. Мы даже на свидании с тобой не были.
– Давай будем.
– Чего ты будешь? На свидании букеты нужно дарить, слова всякие говорить: про глаза, губы там, что самая красивая. Только потом целоваться, если девушка позволит.
– Ты же сама ко мне подошла. На букет у меня денег нет, а за то, что несу портфель, ты меня должна целовать. Три раза.
– Вот ты какой! А я ещё в тебя влюбиться хотела. Отдавай сюда портфель и проваливай. Ладно… так и быть, поцелую. Один раз. Вдруг мне не понравится. Хотя, девчонки говорили, что это ужас как приятно. И щёкотно. Уговорил. Только не здесь, а то потом дразниться будут: тили-тили тесто, жених и невеста.
Понравилось: целовались долго, помногу, самозабвенно и сосредоточенно, азартно дегустируя каждый вкус.
С Таней Генка дружил два года. Скорее это была дружба, совсем не любовь: сердце как рассказывали друзья, из груди не выпрыгивало, а расставались после прогулок быстро и без сопливых сантиментов.
В семнадцать лет Таня влюбилась всерьёз. Но не в Генку.
Было бурное объяснение, последний поцелуй и продолжительные слёзы на плече друг у друга: успели привыкнуть к общению, расставаться было не просто.
Следующий сеанс любви случился по окончании школы. Эта были стремительные, шальные чувства ожидающих чуда подростков.
Только волшебства не произошло: девочка поступила в институт, где встретила пару из другой социальной страты. С ним и связала свою судьбу, оставив на память тонкий аромат возбуждённого, но так и не познанного женского тела, которое влекло и манило, но так и не дождалось никаких эротических действий.
Гена и в тот раз остался наивным юношей.
Верочка стала единственной женщиной, с которой он просто не мог не иметь секс.
Она с первого взгляда засела в его сердце занозой, поразив воображение и чувства, вытащив на поверхность всё самое нежное и доброе.
Рассмотреть детально и описать внешность девушки он не мог по причине крайней стеснительности. Как только Верочка поднимала свои пушистые реснички, Гена опускал восторженный взор и начинал ковырять землю носком ботинка.
С первого дня он понял, даже почувствовал, что эта девушка создана для него.
Им не было нужды спрашивать о желаниях друг друга, договариваться – всё происходило само собой, словно по велению загадочной сущности, знающий о них и их отношениях каждую мелочь.
Если Генка задумывал её поцеловать, Верочка тут же протягивала пухленькие яркие губки, свёрнутые в трубочку, позволяла шевелить языком во рту.
Стоило ему представить в воображении спелые холмики соблазнительной и совсем неизведанной вселенной её упругого бюста, как Верочка брала его руку и направляла за пазуху, где моментально наливались спелые ягодки сосков, рождая у него внутренние вибрации, вызывающие прилив крови и биение сердца.
У Генки, взбудораженного прикосновением, запирало дыхание и выключалось сознание.
Верочка многозначительно смотрела ему в глаза, осторожно дотрагивалась до вздыбленной плоти, улыбнувшись, предлагала пойти к одному из них в гости, чтобы продолжить изучение географии, а заодно и анатомии, ведь училась она в медицинском техникуме и кое-что уже знала.
Генка не сопротивлялся, предоставив Верочке безраздельное право первенства. Принятие серьёзных решений, касаемо отношений и занятий, тоже делегировал ей. Верочка не спорила, соглашаясь с любым мнением любимого, когда оно было.
Если есть в жизни совершенство, то это его Верочка. Генка не видел в ней ни единого изъяна.
Девочка со всех сторон выглядела прекрасно: жемчужной белизны зубки, коралловая яркость пухленьких губ, точёный стан, высокая упругая грудь.
А бархатистая, детской нежности кожа, густая копна каштановых волос, блестящих и пушистых, тоненькие пальчики с миниатюрными ноготками, удивительной яркости глаза…
С глазами он никак не мог разобраться: они постоянно меняли цвет, от карего до медово-жёлтого.
Улыбка, никогда не сходящая с прелестного юного лица, доброта и щедрость, заботливость, покладистость. Кто ещё мог похвастаться такой подружкой?
На Генку она всегда смотрела восторженно, с желанием, предлагала себя прямо сейчас, без промедления.
Юноша всегда хотел быть с ней, обладать, причём везде и постоянно.
Иногда избыток желания даже напрягал, поскольку такая озабоченность не давала более ни на чём сосредоточиться и частенько выпирала видимой частью прямиком на глазах у случайных зрителей.