Ого! Он в белом смокинге! Я краснею. Что-то бормочу. Извиняюсь. Ничего более отвратительного, чем быть в лохмотьях на вечере, предусматривающем соответствующую одежду. Возвращаюсь к дамам. Мой личный самолет только что приземлился. Не было времени заехать в гостиницу, чтобы не опоздать. Предпочел броситься сюда, не переодевшись…
Это я, что ли, квакаю? Или словарная мельница в моем обличьи? Фразы продолжают вылетать, как дым из трубки, которую оставили на комоде. Не слушаю и не думаю, о чем трактую.
Сам не знаю, что несу!
— Я не знакомлю вас с аббатом Шмурцем, мой дорогой маркиз, вы его уже встречали здесь тогда утром…
— Ну, конечно, я… Шпр-р-р-з-зс… И… грф-ф-гтр-з-х.
Точно в мыслях у меня пробуксовка. Шум, треск, все идет вразнос. Что тут можно, сделать? Стать идиотом? Нагадить на себя самого и затем поглощать фекалии, вооружась маленькой ложечкой? А, вам кажется, что это вот то самое? Никаких других приемлемых решений? Правда?
Хорошо. Надо подумать…
Красавчик Алонсо подводит меня к двум персонажам, стоящим поодаль.
Двум персонажам, которых я обнаружил в момент рукопожатия с «аббатом», что и мотивировало мое церебральное расстройство, торнадо в голове, тайфун внутри.
— Маркиз Сан-Антонио! — громогласит этот гусь-лебедь.
Его рука движется от меня к собеседнику.
— Доктор Прозиб из Берлина.
Пожимаю руку Мартина Брахама, как будто речь идет о порции хека, которая не попала на свидание с майонезом. Мартин Брахам, вы его знаете, убийцу!
— Очень приятно познакомиться, — уверяет Маэстро.
— Очень, очень, действительно, очень!
Трясем друг другу пять долго, крепко, солидно, как будто качаем ручку насоса.
Смотрим друг на друга. Он улыбается. Вы видели, как улыбается змея? Змея в очках? Очковая змея? Я впервые.
— Позвольте, маркиз, представить профессора Кассегрена из Парижа, которого вы должны знать по его репутации, полагаю.
Еще бы я его не знал, профессора Кассегрена. Я встречался с ним в разных местах и даже множество раз.
Он совершенно не похож на господина, которого мне представляют. Кассегрен вальяжный, высокий, беловолосый, в очках в золотой оправе.
Тогда как Берюрье…
Нет смысла описывать его вам. Вы все о нем знаете.
Толстяк сегодня бледноват в своем черном костюме с орденом Почетного легиона в петлице. Он как новенький.
— Приятно иметь удовольствие познакомиться с вами, маркиз, — роняет он, как старый лорд роняет свой монокль.
Павел четырнадцатый[20]
Дороти снова сваливается мне на голову, прежде чем я смог произнести хотя бы словечко.
— Дорогой маркиз, позвольте, я сделаю вам клокпутч? Это мой конек.
— А что это такое, милая хозяюшка?
Берюрье выставляет большой палец, похожий на террикон шахты, увиденный издалека.
— Это ферст куалити, маркиз. Она мне приготовила уже два, после которых вскочишь ночью босиком, чтобы зашлюзоваться!
Дороти увлекает меня к бару. Пока она наливает разноцветные напитки в шейкер, я исполняю движение бумеранга в направлении Берю. Разве вам неясно, что мне нужно переброситься с Папашей несколькими словами!
И срочно.
Через два шага оказываюсь лицом к лицу с Мартином Брахамом.
— Сохраняйте спокойствие, пусть все идет своим чередом, — говорит он.
— То есть?
— Забудьте о профессоре Кассегрене. Нам всем надо играть вместе.
— Как вы сюда попали?
Он улыбается.
— Я здесь. -
Беру его фамильярно за руку и отвожу в сторонку.
— Хочу сказать вам одно, Брахам: если вы совершите убийство, я вас прихлопну.
Обозначаю через пиджак рукоятку револьвера.
— У меня есть все, что надо. И не думайте даже повторить со мной трюк с фальшивым зубом, или я шлепну вас до того, как отключусь. Теперь скажите мне, что вы сделали с Мари-Мари.
— Кто это?
— Девчушка Берюрье, которая исчезла.
Он качает головой.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— Подождите, когда окажемся с глазу на глаз, и тогда недолго будете в неведении!
Неудобство подобных вечеров в том, что уединение не может быть продолжительным. Люди подходят к вам, отходят к другим группам, затем еще… подваливает Инес.
— Вы никогда не встречались? — спрашивает она приветливо.
— Никогда, но обязательно встретимся снова, — говорю я, — потому что доктор Прозиб в высшей степени обаятелен. А вы давно знакомы?
20
Вы видите, Сан-А, вроде бы, выходит из умопомрачения; и хотя он не возобновляет пока использование слова «глава», но уже вернулся к правильной нумерации. Будем надеяться. —