Хорошо, вроде все.
Ах, нет! Забыл про американца где-то в темной ночи, тогда как площадку заливает светом лу-у-у-на, как пела покойная Луиза Мариано.
Нет, вечер наш не нелеп. Но достаточно ужасающ, если рассматривать картину так, как я только что делал.
Более того: ужасен! Никто не может поспорить с американцами в нагнетании ожидания чего-то страшного. Отныне все экстрадраматические события я буду писать на современном юэсэйском. Хочу, чтобы дрожали, читая меня.
— Кстати, профессор, — обращается вдруг Алонсо к Берюрье, — что думают в Париже о нашем последнем предложении?
Мастард, который как раз обсасывал головную лососевую косточку, выклевав перед этим два глаза, закостеневает на секунду, как бретонский спаниель перед открытой банкой собачьей радости.
— Обсуждают! — отвечает он сквозь частокол в майонезе.
Мартин Брахам ставит на стол свой бокал с «шабли» и произносит:
— Дорогой друг, известно, что для дам ничего нет более нудного, чем слушать деловые разговоры, поэтому предлагаю изгнать разговоры подобного толка из-за стола, для этого будет достаточно времени за кофе!
Вот хладнокровие!
И у него немецкий акцент к вашим услугам. Легкий, почти неразличимый акцент.
— Я тоже за это предложение, — расщедривается Верю. — Тем более что, не беря в расчет милых дам, еда первосортная и заслуживает минутного молчания, как при исполнении национального гимна!
«Вот плутишка, который притворяется плохо видящим, если путает ложку для разделывания с пятнистой форелью».
— А-а-ах, Париж! — восклицает Дороти, чтобы сказать что-нибудь. Па-а-риж!
— И всегда будет Парижем, — безапелляционно сообщает Мастард, — кто-нибудь, подайте мне, пожалуйста, соусницу с майонезом. Лосось животное сочное, но требует графинчика. Без вазелина у тебя ощущение, что зажавкиваешь гидрофильную вату! Я бы сказал, что предпочитаю хорошее филе макрели лососю без майонеза. Даже селедочка с картошкой в маслице проскакивает лучше. Не хотел бы показаться бестактным, но ваш кухонщик должен был готовить майонез с лимоном. Это менее маслянисто и ты меньше рыгаешь.
Напрасно стараюсь поймать взгляд Пузыря, чтобы призвать его к осторожности. Мне кажется, что два клок-путча американки слегка развязали ему язык. Вообще-то, заметьте, что в той позиции, как мы есть, они и я, мы немногим рискуем.
— А-а-ах, Париж! Па-а-а-риж! — вновь восклицает Дороти, адресуя мне зажигательный взгляд, красивый, как «Карфаген в огне» — старый фильм Метро-Голдвин-Майер.
— Ну да, это Париж! — режет Берю. — Там пальца в рот не клади.
К счастью, Инес спрашивает меня, что там сейчас зрелищного. Я называю два или три модных спектакля. Отвечая на вопрос мадам Балвмаскез и Серунплаццо (откровенно говоря, без Алонсо это не смешно, надо вернуться назад и начать сначала. Для доказательства. Если это таким не кажется, то, значит, я не перечитывал, чтобы послушать, как у меня часто бывает, потому что доказательство для меня важнее всего!). Отвечая на вопрос мадам Нани-Нана-Как-Ее-Там, возобновляю я (ибо после таких длинных скобок вы, поносники, конечно, потеряли нить), я незаметно ищу под столом ее ногу (над столом было бы невежливо). Не думайте, что я принадлежу к типу поганцев, которые хватают дам за коленки. Обычно они сами делают это мне! Я ищу ее ногу только для того, чтобы убедиться, что ее там нет!
Кусочек объяснения для просветления ваших затуманенных мозгов?
Легче легкого.
Вы же меня знаете? Когда я в действии, у меня ушки на макушке. Работаю, как заводной. Вот мне и нужно убедиться кое в чем, что мне показалось.
Моя левая лапа отправляется в специальный поиск. У нее специальные инструкции и точное расписание. Она тщательно исследует периферию около стула Инес.
Она не находит ничего.
Она настаивает, переходя вброд за стул: черт возьми!
Получив сведения, я приказываю ей вернуться на базу. С невинным видом слегка отодвигаюсь от стола. Надо использовать благоприятный момент, цыплятки мои. Не пропустить. Он как раз наступает. Инес отвлечена разговором слева с прислужником, который спрашивает, насколько я могу понять, что последует за лососем.