Они хохочут, стучат подошвами по плиткам. Они заполняют комнату, они одновременно везде, натыкаются на мебель, здороваются с вами за руку пухлыми кистями, которые остаются у вас в руке, совершают опасные прыжки…
Орда!
Нашествие разнузданных обезьян. В пору спаривания! Изголодавшихся.
Они пьют наши ликеры, жуют наши сигары, делают узлы на головах мужчин из фалд смокингов, как банты на пасхальных яйцах. Их восклицания остаются на уровне слогов, так что не поймешь национальность.
Мы потрясены этим прибоем. Вторжение в наш буржуазный комфорт. Не поймем, где мы. Нужен прожектор, чтобы найти самого себя!
Их пируэты становятся все более судорожными. Крики все более резкими.
Вся обслуга, привлеченная шумом, сует нос в двери. Старая повариха, молодая горничная!
Клоуны хватают их за руки, усаживая силой на свободные кушетки.
Дороти держится молодцом, но Инес поджимает губы. Смешиваться с лакеями не в ее правилах. Она остается «древней испанкой», мистическая супруга Алонсо. Она полагает себя все еще в эпохе рыцарей, которые тебя обожают (как говорит Берю). Должна сожалеть об отсутствии наказания кнутом. Гарроты! Отрубания рук ворам. Чувствую, что эта клоунада ей противна. Она не взрывается, потому что еще не сориентировалась. Перед взрывом хочет знать, куда заведет это вторжение. А как все было чинно. Еда в хорошем вкусе, атмосфера приятная, но церемонная, тем не менее. И вот вдруг какой-то шутник со своей кликой наводняют салон. Поганят его. Приглашают слуг на праздник хозяев. О, нет! Лизетта, только не это!
К счастью, паяцы прекращают сумасшедшие прыжки. Хватают инструменты. У одного, конечно, кларнет, у другого, само собой, саксофон, у третьего, без сомнения, скрипка. Они заводят «Голубой Дунай», льющийся непрерывно в наши евстахиевы трубы. Цирковая интерпретация. Стиль консерватории «Барнум». Какофонический с пируэтами.
Покидаю мое кресло рядом с Дороти и усаживаюсь рядом с Мартином Брахамом.
— Полагаю, ваша шутка? — шепчу я. — Это ваши пеоны?
Он качает головой.
— Нет, дорогой. Я хотел задать вам тот же вопрос, решив, что это подкрепление из Франции.
Лжет ли он?
Как узнаешь у такого типа?
Не настаиваю. Расспрашивать Маэстро эквивалентно тому же, что спрашивать марку у кофе или сорт у арбуза.
Пользуясь тем, что все внимание сосредоточено на братьях-циркачах, просачиваюсь к аббату.
— Ваша интермедия очень забавна, дорогая, — уверяю я ее, шутливо улыбаясь.
— Я тут ни при чем и хотела бы разобраться, — отвечает она мне.
— Тем не менее, вы настояли, чтобы их приняли.
— Хотелось знать, в чем дело, а для этого надо было их увидеть.
— И что же вы увидели и услышали?
— Я не понимаю.
— Кстати, скоро ли будет маленький сеанс сдирания шкуры?
— Думаю, что да.
— И кто же будущий счастливец?
— В нужный момент вам скажут.
Она отвечает мне метко и по делу, из чего я заключаю, что, по крайней мере, на первый взгляд, она не знает, что я не настоящий Мартин Брахам и что доктор Прозиб не доктор Прозиб.
Твою мать! Как сказала графиня, застав графа на диване с горничной; никогда мне не выпутаться из этого клубка. Стоит только сделать подвижку мыслей, тут же ранюсь о зубцы очередной загадки.
Ну, давайте, я с лета, действуя как сеятель, брошу вам горсть вопросов, как горсть зерен.
Из команды ли американца эти люди?
Для упреждения ли действий убийцы они здесь?
Один момент я даже думал, что так называемый инспектор из наркобюро сам в составе трио, но при внимательном рассмотрении видно, что никто из них не соответствует облику моего «коллеги».
Что он там кумекает, выжидая?
Он ли сумел запустить сюда Берю?
Как убийца смог заменить приглашенного к Нино-Кламар?
Подождите, есть еще получше. Позаколдобистее. Надо, чтобы я объяснил вам полностью…
Тра-ля-ля-ляля-ля-ля, — выделывают музыкантики…
«Прекрасный Голубой Дунай» а ля взбитые сливки.
Голубой Дунай, ха-ха, как же!
Ты видел Дунай? Ничего грязнее. И серее. Менее поэтичного. Большой сточный коллектор. Сточная канава! Не было бы Штрауса, никто бы и не чихнул. Все были бы довольны, что есть куда валить отходы производства.