В общем, много кого через наш трактир прошло. Был материал для наблюдений. Еще какой. Довольно часто именно за столом люди ведут себя наиболее естественно, раскрепощаются и дают взглянуть внимательному человеку на свое истинное лицо. Воистину «Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры» [William Shakespeare]. А я что же? Такой же как все. Особенно в детстве. Кем я только не воображал себя. Мореплавателем — и маленький пруд через дорогу превращался в бескрайний океан. Путешественником — и бурьян возле пруда становился непроходимыми джунглями.
А спецкурс общеобразовательной подготовки «конфетки», включающий в себя основы актерского мастерства и сценического движения? Там, в далекой-далекой галактике считается, что культурный человек должен уметь подстраиваться под собеседника, чтобы вести диалог на одном с ним языке. Иметь представление о всех возможных формах общения и восприятия себе подобных. И даже не себе и даже совершенно не подобных.
Потому-то мне легко давалось играть роль служанки архимага, виконта, адепта академии, трактирного слуги и прислуги при отряде орков. Я вполне естественно чувствовал себя в роли барона на королевском балу, не говоря уж о сорокарском говоре, который освоил очень быстро. Тем более играть самого себя, то есть обычно молодого повара, представляется простой и даже обыденной задачей. Лень моя будет довольна — никаких усилий для вхождения в образ предпринимать не придется.
- Эй, парень! Па-а-арень…
- Да, постойте же!
Мои философствования прервали окрики, которых я совсем не ожидал. Точнее, не ожидал именно из этих уст. Первой моей мыслью была: «Раскрыт! Меня узнали!». Второй — «Не паниковать! Обратились не по имени или прозвищу, значит, скорее всего не узнали!». На всякий случай я склонился как можно ниже и попытался изобразить куртуазный поклон благородного перед знатными дэрини. Получилась, разумеется, пародия — ноги колесом, руки растопырились, будто собираются обхватить бочку, спина выгнулась так, словно я собрался эту воображаемую бочку с натугой поднимать. На самом деле следовало прямую правую ногу изящно выставить вперед, слегка присесть на левой (стопа перпендикулярно правой) и немного развести руки в стороны ладонями вверх. Дескать, с нетерпением жду возможности взять вас на руки и нести по жизни на край света.
Мои потуги на изящество девушки, а это были они, Кира с Дили, проигнорировали. Даже не хихикнули. Красавицы явно чем-то сверх меры озабочены. Явно.
- Парень, ты не видел где-нибудь поблизости молодого благородного примерно твоего роста, но красивее?
- Дили! О чем ты его спрашиваешь. Молодо-о-ой, краси-и-ивый… Разве так надо? Парень, скажи тебе не попадался случайно молодо… тьфу ты, короче. Благородный. Примерно твоего роста. Взгляд стальной, уверенный. Прическа — мантор с начесом. Сапоги три четверти. Брюки в сапоги. Камзол — блестер или ванми плечи реглан песочного цвета с широкими лацканами. Раненый.
- Э-э-э… — я без игр по-настоящему завис. — Э-э-э… камзол раненый?
Я старательно гнусавил, чтобы не узнали по голосу, а то с них станется.
- Что ж ты такой бестолковый! — вмешалась Дили. — Не камзол, разумеется. Благородный! Раненый!
- А-а-а. Ага. Да-да-да.
- Что?! — вскрикнули обе девушки. — Встречал?
- Не-а, блаародные дэрини. Не встречал.
- А чего же тогда говорил: «да-да-да…»?
- Так, эта… про камзол я.
- Что про камзол?
- Камзол не раненый, а благородный, напротив, раненый. Камзолов я видал много, а, чтобы и камзол и раненый вместе, такого не видал, — с простолюдинской обстоятельностью начал я объяснять свое миропонимание. Так я могу до-о-олго плести языком. Начиная с рождения троюродной кумы двоюродного деверя племянника кузнеца, который в прошлом году подкову на копыто прибил наоборот.
- А может все же где-нибудь его видел?
- Дили, отстань от него. Не видишь, парень с кухни? Откуда ему знать?
Девушки отвернулись, махнув мне рукой — свободен — и заговорили о своем, о девичьем. Я не стал спешить и остался послушать, нарочито медленно прилаживая мешок на свое место за плечами.