Я распрощался и, не спеша, спустился на первый этаж в приемный покой. Покой…м-м-м… потерял покой. Из помещения, кажется его называют «смотровой кабинет», выносили носилки, на которых прикрытое простыней лежало чье-то тело.
Посреди приемного покоя стоял старичок в униформе с тремя золотыми галочками над эмблемой. Он устало сутулился.
скорбно поджимал губы и с болью в глазах сопровождал взглядом носилки, которые аккуратно выносили в двери коридора первого этажа два дюжих помощника с одной серебряной галочкой над эмблемой. Лекарь сделал все, что мог, но, похоже, этого было слишком мало для спасения жизни. При моем появлении он развернулся и подслеповато (ага, «сапожник без сапог») прищурился:
— Молодой человек! — громко и неожиданно басовито обратился ко мне старичок. — Мало того, что опоздали, не представились… Понимаю, был занят, но это не оправдание! Повторяю, мало того, что заявились на день позже, так еще имеете наглость дефилировать по лечебному учреждению руки в брюки, задрав нос в потолок, словно чистый бездельник по бульвару! Мухоморы тебе в уши! Здесь вам не столица, стажер, а погранзона! И раненые могут поступить в любой момент. Ночь, за полночь, завтрак, обед… для лекаря не имеет значения! Все бросил, собрался и пошел работать! Имейте в виду — пока вы девок охмуряете, умирают люди! Что молчите?! Сказать нечего?! — мне и правда сказать нечего, потому что про долг медика старичок говорил, наверное, правильно, но причем тут я? — Вам заняться нечем? Быстро в первую палату! — скомандовал он непререкаемым тоном. — Там трое тяжелых. Наблюдать, помогать, быть им папой, мамой и лучшим другом. Девушке пить не давать — у нее ранение брюшной полости. Позже подойду, посмотрю. Чего стоим? Марш!
Лекарь отвернулся и пошел в смотровую. Я пожал плечами и совсем было собрался уходить, когда меня цепко подхватила под локоток давешняя помощница, сидевшая перед этим за столом со своим ненаглядным журналом, и уверенно потащила к дверям, за которыми только что скрылись носилки с раненым.
— Ты на Мухомора не обижайся, — на удивление мягко с нотками печали в голосе говорила она, неуклонно таща меня по коридору. — Он не злой. Просто, видишь, доставили троих разведчиков. О-очень тяжелых. Разведчики в лесу нарвались на засаду. Едва ушли. Двоих насмерть, а этих вот довезли. Так неизвестно — выживут ли? — вздохнула помощница. — Девушка такая молоденькая, такая красивая, если выживет рожать уже не сможет, а значит и замуж ей не судьба, — могучая помощница печально вздохнула. А наш-то ничего сделать не может. Не маг он, а там только маг и может помочь. Так где ж его взять? Мага. Есть один в Хромстали. Так не одни мы у него. Если и согласится, то все одно не успеет. Вот и мучается наш-то. Уже и сердце не то и видит плохо. На себя вечно времени не хватает. Совсем загнал свой организм. Как еще держится?
Под ее причитания мы подошли к дверям палаты под номером один. Помощница доверительно наклонилась к моему уху, сильно сжала локоть и почти нежно сказала.
— Мальчик. Мы любим нашего Мухомора и не хотим его огорчать. Особенно по пустякам. Поэтому ты сейчас войдешь в эту палату и будешь о-очень добросовестно выполнять распоряжения нашего лекаря. Ты меня понял? Не огорчай нас и не огорчишься сам!
Я кивнул, совершенно механически развернулся, вошел, как было велено, в палату и остановился на пороге. Однако, попал. Дверь за мной плотно закрылась и через минуту послышались тяжелые шаги. М-да. И не уйдешь ведь теперь.
Путь на выход я знаю только один — через приемный покой, а там… меня явно не выпустят просто так. Доказывать, что никакой не стажер и меня с кем-то спутали, боюсь, бесполезно. Скорее всего, воспримут как попытку отвязаться от порученной работы с соответствующими выводами по ливеру и голове. Не драться же с женщиной?
Палата, наверняка, была двухместной, но в нее поместили еще одну кровать. Было тесновато, но не для обитателей помещения — вставать они не могут, следовательно, и места много им не требуется. То есть не было тумбочек для личных вещей, стола и стульев для больных, как в палате Рыбака. Очень похоже; что эта палата предназначена для самых тяжелых больных. Тех, которые практически на грани, поскольку на отдельном столике стояли склянки с жидкостями, специальная посуда для кормления лежачих и некоторые приспособления для экстренной помощи, чего как раз и не было у Рыбака. Видимо, здесь не опасались любопытства больных, способных испортить что-нибудь из приспособлений или даже попробовать зелья на вкус. Бывали же такие «умники», считавшие будто эффективность лечения напрямую зависит от количества выпитых зелий.