В общем, я давно понял бессмысленность всяких споров с Маликосой и привычно предоставлял ей по потребности то свое большое ухо для рассказать, то жилетку для поплакать. Хватит с меня одного раза, когда меня обозвали тупым увальнем, ни хрена не понимающим нежную и ранимую душу благородной дамы. Так что, я больше никогда подруге не противоречил, а несогласно хмыкал изредка чисто для того, чтобы поддержать разговор. И не потому, что она благородная, а я простолюдин. Повторюсь, мне было банально лень этим заниматься. После Той Самой Конфеты вечно хотелось спать и, более того, сколько бы я ни спал, вставал всегда разбитым, словно пахал в поле от зари до зари вместо буйвола. Естественно, в течение дня так и искал место, где бы прикорнуть. Даже если и удавалось найти закуточек вдали от работы, которую все равно никогда не переделаешь, и хорошенько вздремнуть, помогало это мало. Разумеется, при таком образе жизни фигура моя стройностью не отличалась, хотя здоровье было, на удивление, «железным».
Речь Маликосы журчит и журчит, мысли плывут и плывут, зал расплывается-расплывается-расплывается…
Надо сказать, что зал для благородных отличался от общего всего лишь наличием скатертей на столах, цветами в вазочках и стульями вместо лавок. В «белом» стены украшали картины, в основном аппетитные натюрморты кистей неизвестных художников. Амтор особо не заморачивался запоминанием имен тех, кто с ним расплачивался таким способом за ночлег и обед. Мало того, если надо, так он краски, рамы и холсты великодушно предоставлял из своих запасов. Зачем в трактире эти специфические товары? Так, именно для этого. Чтобы голодные художники имели возможность расплатиться той работой, которую знают лучше всего. Не дрова же им таскать. Художник — существо особое. Как правило, физически не шибко развитое и к жизни не очень приспособленное. Хуже только поэты, да музыканты. Но их шедевры не запишешь и на стенку не повесишь. Поэтов, конечно, можно повесить… э-э-э… имеется ввиду, записать на бумагу текст и повесить, только кто ж читать-то будет?
В остальном оба помещения мало чем отличались. Иной аристократ, замученный дорогой, имея печальный опыт кормежки и постоя в других подобных заведениях, порой даже не сомневался, что общий зал как раз и предназначен для благородных.
— Так, ты поедешь со мной в столицу? — закончила вопросом свой рассказ девушка.
— Что? — очнулся я, по-видимому, как раз вовремя.
— Опять спиш-ш-шь и меня не слушаеш-ш-шь?! — змеей подколодной зашипела Маликоса.
— Я не сплю! Не сплю! — постарался я поскорее затушить костер ее ярости. — Я только не знаю правильно ли я понял, что ты сказала?
— Я сказала! Деревенщина неотесанная! Что предлагаю тебе работу в столице!!! Понял?
— Какую работу?
— Я тебе битый час об этом рассказываю, а ты, как всегда, все проспал! Работу моего личного повара предлагаю!
— А-а-а… — без энтузиазма протянул я.
— Нет! Ну вы посмотрите на него! Ему предлагают вырваться из этого захолустья! Переехать в столицу, город огромных возможностей! А он только «а-а-а-а»… Ты поедешь?
— Не-а, — лениво ответил я.
— Почему?
— Потому, что лень.
— Тьфу! — эмоционально, демонстративно, но совсем не аристократично взорвалась девушка. — Потомучтолень-потомучтолень! У тебя всегда на все один ответ! Ты свою жирную задницу собираешься когда-нибудь оторвать от лавки и посмотреть мир?! Тебе выпадает уникальный шанс уехать со мной в столицу, узнать много нового и интересного, познакомиться с людьми, полюбоваться архитектурными шедеврами… а ты?!
— И чего я там увижу кроме все той же кухни, котлов, сковородок и очагов? Ну разве что очаги будут теми самыми архитектурными шедеврами. А новыми людьми — конюх, да кухарка. Тоже, небось, из нашей деревни. Лоптера и Нашку берешь?
— Ну да. Их. Послушай, Бер, если ты и дальше будешь спать на ходу, тогда, конечно, ничего не увидишь… Ну почему?! — с нескрываемой болью сказала девушка. — Почему, Бер, после той злосчастной конфеты ты так и не проснулся по настоящему. Я же помню, какой ты был. Как мы с тобой носились, шалили, играли… Что она с тобой сделала?! Что?! Дедушка Самсур так и не нашел в тебе никаких нарушений, а ты все время прямо спишь на ходу. А уж ленивый стал — вдесятером не подымешь. Стоит оставить на минутку, как ты уже где-то прикорнул. Вот и сейчас. При слове «поедем» кривишься будто тебя на каторгу ссылают, а не в столицу, куда мечтают попасть очень многие, да не каждый барон может себе позволить. Бер, проснись!!
Девушка, схватив один из птифуров, метнула его прямо мне в лоб, ничуть не сомневаясь в способностях своего собеседника. И правда. Неуклюжий толстяк мгновенным движением перехватил снаряд на подлете и тут же переправил себе в рот.
— Спасибо. С земляникой. Нравится.
— Прекрати, наконец, жрать!!! — не выдержала девушка. — Я! Еду! В Академию магии!!! Слуш-шай меня внимательно…
— Да, — перебил я.
— Что, «да»? — оторопела Маликоса.
— Я еду с тобой.
— Почему?
— Потому, что лень.
— Так! Я совсем запуталась. То ты не едешь потому, что тебе лень ехать, то едешь потому, что опять же лень. Что тебе лень? Я не понимаю!
— Лень с тобой спорить, — ответил я серьезно. — Когда ты так говоришь: «Слушай меня внимательно», — я знаю, ты душу на изнанку вывернешь, а своего добьешься. Так, чего зазря воду в ступе толочь?
Глава 2
Дорога в столицу нашего королевства, Галдор, была… ухабистой.
Еда в трактирах… мда… съедобной.
Природа… а не помню я природу. Деревья, травка, речки и озера, кустики… Последние изучил лучше всего. Понятно почему. Да и ничего особенного. В наших краях таких тоже полно.
Животные… с дрожью в голосе возчики говорили про каких-то монстров, выпершихся на нас, и, большей частью, не сумевших впереться обратно. Порубали, разделали, ценные части покидали в алхимический мешок, чтоб не подпортились, да и поехали себе дальше.
Люди… вроде пару раз на наш караван кто-то нападал. Наверное, люди. Или не только? Тогда гнать в шею владыку этих мест. За порядком не смотрит, мошну на роскошь, да гулянки экономит… Уа-оу-ао-уфа (что-то я раззевался). Наплевать! Не мое дело. Лень думать о всякой ерунде. С нападениями быстро разбирался наш эскорт. Двадцать качественно обученных гвардейцев графа В'Алори — это вам не наемники или землепашцы, поменявшие косу на топор и решившие, что теперь они жуть какие страшные воины. Я даже не просыпался под вопли служанки, с которой ехал в одном рыдване. Граф не поскупился и даже для слуг дочери выделил крытые экипажи.
Чего так мало помню? Так, спал же. Всю дорогу. Благо не требовалось ни биваков разбивать, ни готовить, ни котлы мыть. На привалах питались продуктами прихваченными в попутных трактирах. С меня требовалось разве что копченое мясо нарезать, зеленью приукрасить да напитки по графинчикам разлить. Сревировкой стола занималась Нашка, она же и мыла посуду. А чего той посуды? Пара блюд да бокалов.
Смутно помню город. Для любопытства одним глазом посмотрел по сторонам. Ничего интересного.
Сначала, как и рассказывали, по обочинам долго тянулись грязные халупы, меж которыми просматривался обычный сельский пейзаж с ухабистыми грунтовыми дорогами, скорее зазорами между домами, свиньями в лужах, утками и курами, вышагивающими по грязи в поисках съестного. Приусадебных участков и заборов не было нигде. Этим и отличался город от деревни. Зато местные оборванцы, с энтузиазмом и даже ожесточением плюющие в сторону проезжих шелухой семечек, держались с апломбом столичных жителей.