— Влюбился! — открыл Кузя.
— Хватит тебе! Ближе к делу...
— Согласен, только чтоб эа мои слова я по шапке от вас не получил. Вы захотели звания комтруда, так? Подсолнух правильно сказал: кашка тонка. Женька взял меня на перевоспитание? Как бы не так! Я для него комнату держу, ему нужен, а не бригаде. Про меня будут говорить, что я из такой-то заслуженной бригады. Вы ж знаете, какой я... заслуженный, да и Шишигин не меньше моего стоит. Помните, в среду психовал целый день? Вы думали, из-за простоя, ан нет.
Крохотуля и Сарычев переглянулись...
— Подходит Женька ко мне после смены и говорит: «Айда, Дудка, со мной на вокзал. Надо разделаться с одной б...». В отпуске они познакомились на танцульке. Он что-то ей пообещал, потом вызвал телеграммой: приезжай, мол. Пошутил, а она, дура, поверила и прикатила замуж выходить: «Встречай, твоя...» и так далее. Отбила в ответ телеграмму. Женька и скис: «Выручай, Дудка, в долгу не останусь!» Назначил он мне время, приезжаю, а его дома нет. Выводит Подсолнух, к столу приглашает, онн только что обедать собрались, и Надежда зовет. Тут они и про ребенка мне сказали. Может, я потому и пришел сегодня... Нельзя им в такое время уезжать, жарища, а Надя ведь того... Женька долго не приходил, ждал я его, ждал — и нету. Не утерпел, все Подсолнуху рассказал. К тому времени прискакал Женька: «Скорей, Дудка, опоздаем!» Мы и поехали с ним на вокзал, за полчаса до поезда прибыли. Ту-да-сюда походили, еще раз все отрепетировали, что я должен буду Ладушке сказать, той девчонке, которую он телеграммой позвал.
Пришел поезд. Ждем, пока лишние люди разойдутся. Разошлись. Одна девчонка осталась, сразу видно — ждет кого-то: зырк-зырк глазами по сторонам. Чемодан у нее и сумка болтается. Женька мне: «Иди, она». Подхожу: «Вас Леной звать?» Обрадовалась: «Вас Евгений прислал?» А я ей выкладываю: «Нет больше вашего Евгения, погиб на работе, на посту, так сказать!» Дую, значит, без роздыху, как по программе предусмотрел Женька, чтоб девчонка и слова не успела вставить. Испугалась она, затряслась, а я заливаю: стоял, дескать, наш бригадир под монтажным краном, панель вдруг сорвалась и прямо ему на голову — в лепешку расшибла. «А где его похоронили?» — спрашивает. Нигде, говорю. Нет у него могилы, сожгли, а пепел по стройке развеяли. Он еще раньше крематорий завещал и по стройке распылить просил. Как Мичурин: он просил, чтоб его пепел по саду развеяли. И Женька так. Поворачивайте, говорю, назад, жизнь — злая штука. Она — в слезы: «Я сказала, что к мужу еду, уволилась с работы, все свое распродала». Ну и дура, говорю. Вдруг Подсолнух как из-под земли возник, говорит девчонке: «Не верьте этой ерунде, ваш Евгений жив и здоров, вон он!» — и показал в сторону камеры хранения — Женька прятался там и выглядывал исподтишка.
Тут девчонка швырнула на пол сумку, про чемодан забыла и — к Шишиге. Она — к нему, он — от нее, пятился, пятился, да шмяк спиной об стенку. Загнала его девчонка в угол и говорит: «Ну, здравствуй, живой труп!» И давай его по морде колошматить. Хлясь с одной стороны, хлясь — с другой, хлясь — с третьей, да все кулаком, да промеж глаз.
Женька увидел Подсолнуха и к нему: «Это твоя работа?!» Подсолнух хохочет: «Я думал, что от тебя придется девушку защищать, а она молодец, мастер по боксу, ишь как отделала!»
— А дальше что? — спросил Сарычев.
— Дальше сами знаете, а девчонка назад повернула, стребовала с Женьки деньги на билет и — домой. Так я пошел? — Кузя встал, поправил сигареты за ушами.
— Нет,— остановил его Крохотуля.— Не уходи. Хорошо, что пришел. Давайте подумаем и решим сообща, что дальше делать. Иван, сбегай-ка позвони Ма-жуге!
Когда Сарычев ушел, Кузя сказал:
— А я думал, вы меня прогоните.
— Ты всегда думаешь не то, что надо.
Кузя вытряхнул из лежащей на столе пачки «Шипки» две сигареты, заменил те, что красовались у него за ушами, сунул их в карман и только потом сказал:
— Что ж, раз я нужен, останусь...
Глава девятая
Жара не спадала.
Вокруг ни души. Даже тени спрятались от жары. Стояла умиротворенная тишина, только собственные шаги отдавались толчками в ушах да назойливо повизгивала у Алексея чемоданная ручка.
Надя шла за мужем по тропинке, добела отшлифованной ногами. Тепло нагретой земли ощущалось даже сквозь подошвы босоножек. Рядом, по шоссе, залитому душным гудроном, шурша колесами, проскакивали машины, и каждый раз у Нади что-то переворачивалось внутри и во рту становилось противно. Она не могла теперь выносить запах отработанного бензина. Но когда Алексей оглядывался и спрашивающе смотрел на нее, она улыбалась.