— Боже мой, осторожно! — крикнула испуганная воспитательница, но уже в следующее мгновение Санька был в отцовских руках.
— А что ты мне привез? — спросил он без дипломатии.
— Рюкзак всякой всячины.
— А где она?
Муравьев объяснил, что все лежит в багажнике такси, и вопросительно взглянул на воспитательницу.
— Забирайте, чего уж там! — махнула она рукой и ушла в помещение.
Не ожидая приглашения, Санька пулей рванул к такси и занял место рядом с водителем. Муравьев положил на его голову ладонь, под пальцами мягко спружинила золотисто-желтая челочка.
Квартира у Лены была обставлена не очень дорогой, но вполне современной мебелью.
Муравьев включил телевизор, расслабленно откинулся на диван. Передавали мультфильмы, и он позвал Саньку, но тот увлеченно разбирал рюкзак с игрушками и только махнул рукой. На полочке у дивана Муравьев обнаружил томик симоновских стихов. Удивленно улыбнулся: Лена раньше не проявляла никакого интереса к поэзии. А тут вдруг Симонов. И, кажется, всерьез читала. На двести шестидесятой страничке закладкой лежала расческа.
Знаменитые «Пять страниц». Чем они заинтересовали Лену? Похожестью на что-то свое? Возможно. Но еще Толстой сказал, что похожими бывают только счастливые семьи, а несчастные несчастливы каждая по-своему. Однако последнюю пробу они обязаны сделать в любом случае.
…Лена пришла к концу дня. Позвонила, попросила подержать сумку, доверху наполненную переспелыми помидорами, сняла туфли, босиком прошлепала на кухню.
— Чем занимались?
— Кто во что… Санька — своим, а я читал, телевизор смотрел.
— Как квартирка? — В ее голосе прозвучали горделивые ноты, будто квартира создана ее личным трудом.
— Хорошая.
— Вот именно. Не то что закопченная хата твоя. — Лена обиженно поджала губу. — Как вспомню солдатскую кровать со скрипучей сеткой… Господи! Как я это только пережила!
— Другие живут — и ничего, — спокойно ответил Муравьев, стремясь уйти от обострения разговора.
— Лучшего нет, вот и живут…
«Да не поэтому совсем! — хотел крикнуть Муравьев. — А потому что любят, потому что понимают необходимость!» Но сдержал себя и промолчал. Потом открыл чемодан и протянул Лене осколок прожекторного зеркала.
— На, твое любимое…
Лена лишь мельком взглянула на стекляшку и отвернулась.
— Саньке отдай. У меня вон трюмо есть.
Муравьев снова промолчал и отдал зеркало сыну. Тот взглянул в него и удивленно ахнул:
— Какой глаз! Как у лошади!..
— Когда уезжал, под руку попалось, — сказал Муравьев, — взял просто так. А это тебе подарок. — Он протянул Лене коробочку с золотой брошью.
Посмотрев на фирменный ярлычок, где была указана цена изделия, Лена удовлетворенно хмыкнула и спросила:
— Какая проба?
— Бог ее знает, — пожал плечами Муравьев.
— Ладно, все равно спасибо, — сказала она и чмокнула Муравьева в щеку. — И камень мой… Надолго приехал?
— Краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам. — Муравьев усмехнулся. — А по каким обстоятельствам, сам не знаю. Ни семьи, ни обстоятельств.
— Сам виноват, — спокойно сказала Лена. — Другой бы давно добился перевода.
— Куда?
— Во Львов, конечно. — Лена неторопливо разреза́ла пунцово-красные помидоры и говорила о жизненно-серьезных вещах таким тоном, словно рассказывала о покупке помидоров. — В конце концов, ты можешь смело уволиться из армии. Во Львове огромный аэропорт. У меня там есть знакомые, они говорят, что тебя с удовольствием взяли бы…
— Лена, ну зачем о пустом говорить? Ты прекрасно знаешь, меня никто не уволит. Да я и сам этого не хочу. Я люблю свою работу, меня учили…
Лена перебила:
— Ты никогда не думал о семье. Самолеты твои были всегда на первом месте.
Ужинали молча. Лена предложила Муравьеву рюмку спирта, но он отказался. Уложив Саньку, она подсела к зеркалу и начала накручивать на бигуди волосы.
— Оставь, не делай этого, — попросил Муравьев, остановившись за ее спиной. — Пусть так…
Лена, конечно, не могла забыть, что ему всегда нравились ее мягкие волосы, что он любил зарываться в них лицом, но ее сейчас не волновали ни его радости, ни его заботы.
— Не говори ерунду, — сказала она раздраженно. — Что ж, я лохматая завтра пойду? К нам делегация из Харькова приезжает.