Домой они явились возбужденными и в развеселом настроении. Катя уловила это настроение и тоже будто включилась в их игру. Но где-то около семи вечера она махнула рукой:
— Не трогайте меня! Скоро люди придут, а еще дел сколько.
Женька посмотрел на часы и приказал близнецам уматывать на улицу.
— Далеко не уходите. Играйте, пока не позову. Ясно?
— Конечно, ясно, — ответил за двоих Юрка.
К семи часам никто не пришел.
— И хорошо, — сказала Катя, — а то было бы неловко.
В половине восьмого она повторила:
— И хорошо, что их нет. Все сделали. Сейчас переодену платье и будем встречать твоих гостей, товарищ майор. — Она подошла к Женьке и чмокнула его в щеку.
Женька ободряюще улыбнулся, он заметил, что Катя, как и он, начинает волноваться, хотя причин для волнения не было. Разве что коллективное опоздание гостей.
Когда часы показали восемь вечера, Катя спросила:
— Ты не ошибся, когда приглашал ребят?
— На девятнадцать сказал.
— Все, наверное, поняли, что на девять вечера.
Катя его успокаивала. Она видела — ему не по себе. А он терялся в догадках и никак не мог понять, что случилось. Совещание? Или по тревоге подняли полк? Он бы знал. В доме живут летчики других эскадрилий — тут бы все уже гудело… Видимо, Белый получил от комдива ценные указания и теперь вот доводит их до всего личного состава.
Женька снял трубку и набрал номер дежурного по полку. Сразу же почувствовал, что перепутал две последние цифры, нервно ударил по кнопкам рычага и набрал номер заново.
…Никаких совещаний в полку не было, все давно разошлись по домам.
— Подождем до девяти, — сказала Катя, пряча глаза.
— До девяти, до девяти. — Женьку уже начинало раздражать ее хладнокровие. Он чувствовал, что происходит нечто непредусмотренное и неотвратимое, как стихия, но что именно — ответить не мог.
Никогда он подобного не позволял себе, а тут вдруг налил в фужер водки и выпил, не чувствуя огненной горечи этой жидкости.
Было ясно, что к нему не хотят идти. Никто. Сговорились. Но за что?
Неужели Муравьев раззвонил про тот дуб?
Он снова взялся за бутылку, но Катя отодвинула фужер.
— Меня учил: не знаешь причины — не психуй, — сказала она твердо.
— Знаю, Катя, — ответил он тихо. — Не захотели прийти… Только за что?..
Обида росла, болью подкатывала к сердцу. Еще час назад уставленный закусками стол тихо радовал его предвкушением искренних восторгов друзей; теперь он смотрел на все, что было приготовлено так любовно и мастерски, с тупой досадой и болью.
Зачем? Для кого?..
Катя словно угадала ход его мыслей. Села рядом, обняла, положила голову на плечо.
— Позовем сейчас ребят, — заговорила она певуче, с улыбкой, — усядемся за стол и в семейном кругу обмоем твои звезды. Напьемся, наедимся, песни попоем… Мы вместе — значит, все хорошо.
Да, ни землетрясения, ни потопа не произошло. Подумаешь, пригласил гостей, а гости взяли да и не пришли! Ну и пусть им будет хуже! Интересно, сговорились или каждый сам по себе?.. Завтра будут извиняться, причины сочинять.
— Зови ребят, Катя. Будем ужинать. — Женька хотел все это сказать бодро и весело, но голос дрогнул, и он отвернулся. Обида не хотела прислушиваться ни к каким убеждениям.
Конечно, это Муравьев. Сказал одному, тот другому, и пошло… Но почему они так?!. Ведь каждый в отдельности мог бы понять, что у него не было другого выхода. А Муравьев! Это просто предательство. Удар в спину. За что?
В коридоре коротко звякнул сигнал. Женька даже не поверил. Но ребята знают, что дверь не заперта, значит, все-таки кого-то судьба послала. Кого же?
Женька распахнул дверь.
Перед ним стоял Муравьев.
— Пожалуйста, входи, — Женька прикрыл дверь.
— Не запирай, сейчас Толя подойдет. А где… — Муравьев осекся, увидев нетронутый стол, будто споткнулся о порог. — Почему до сих пор?..
— Тебе лучше знать. — Женька не скрывал раздражения. — Можешь радоваться. Разыграно как по нотам. Могу заверить — воспитательный эффект твоей акции будет завтра продемонстрирован перед всем полком. Ты поступил честно и правильно. Подобных мне выскочек надо учить, как учат шкодливых котят — носом в собственное дерьмо. Все верно. Но, между нами, подло это, Коля.
Муравьев слушал молча. И, как показалось Женьке, изображал человека, не понимающего, о чем ему говорят. И Женька, вопреки желанию, пояснил: