— Димка, — она прильнула ко мне, смотрит снизу вверх тепло и преданно. — Ты очень хороший, Димка.
Меня бьет дрожь. Я осторожно опускаю ее в кресло и, схватив зачем-то на столе бутылку с минеральной водой, выбегаю на улицу.
Что-то произошло. Какая-то древняя тайна приоткрыла мне свою дверку. Тревожную и желанную. Что-то заполняло меня всего с ног до головы необыкновенным восторгом, хотелось обнять мир, бежать навстречу загадочному свету далеких звезд. И я побежал, размахивая бутылкой…
В какой-то миг промелькнула мысль: «Надо вернуться, черт знает что подумают…» Но ее тут же вытеснила другая: «Пусть думают! Разве это имеет сейчас какое-то значение?.. Пусть думают что угодно!.. Ведь уже ничего не изменится. Я все равно знаю, что есть на земле Валя. Есть насыщенные солнцем и серебристым дождем мягкие пахучие волосы, есть самые красивые в мире глаза, излучающие такой же мягкий свет, как эти звезды, и еще есть голос, единственный и неповторимый ее голос, сказавший такие необыкновенные слова: «Ты очень хороший, Димка…»
6. БОРИС
В этом мире происходят необъяснимые вещи. То человек был на седьмом небе, то вдруг сорвался и вылетел из дому, как пробка из шампанского. Хоть бы сказал, в чем дело, все-таки я именинник и с этим надо считаться. Кино, да и только. Даже не кино… Детские ясли. И что она ему выдала? Улыбается, сидит как ни в чем не бывало. А тот великовозрастный младенец сейчас может натворить такого, что все святые ахнут. Я толкнул локтем брата.
— Юр, ты покомандуй тут, я Димку приволоку. А то еще под машину попадет.
Я нашел его недалеко от нашего дома на детской площадке. Он сидел под грибком на краю песочницы и уговаривал здоровенного бродячего пса допить оставшуюся в бутылке воду.
Я присел рядом, закурил.
— Что случилось, Дим? Она тебе обидное что-то сказала?
— Нет, Борис, — Димка в обеих ладонях держал псиную морду. — Валюшка — святой человек. Я утоплюсь, если услышу от нее хоть одно обидное слово.
— Розовая наивность. Женщины силу любят. Нахальство, если хочешь. А таких, как ты, страдателей, они презирают. Уяснил?
Димка улыбается.
— Ахинею ты, Борис, несешь. Это же святая женщина.
— Эх ты! — Меня злила его дурацкая наивность. Увидел бы хоть раз, как через полмесяца выходит замуж жена погибшего летчика. Узнал бы им цену. — Идем! Я тебе кино покажу. Святая…
Мы идем пустынной улицей. Опустив голову, за нами бредет пес. Вот и дом наш.
Димка остается в кухне. В комнате кружатся пары, и я прохожу в угол, где Валя перебирает пластинки.
— Разрешите?
— А где Димка?
— Скоро будет…
— Валя… — Мы уже почти рядом с дверью на кухню, — вы не обидитесь, если я, как именинник, попрошу вас исполнить одно мое желание?
— Если не трудное. — Она кокетничает, как это умеют делать все женщины. Она — «святая». Ах, черт меня задери!
— На моем празднике вы самая красивая… — Еще немножко к двери, и Димка все увидит. — Я хочу, чтобы вы подарили мне один поцелуй… И я увезу его в своем сердце на край света, подниму за облака, к самому солнцу.
— У-ух, как далеко и высоко… Сейчас целовать или когда будете уезжать на край света?
Я делаю последний шаг. Куда? Зачем? Что я делаю?!
— Да, сейчас, здесь.
Мы останавливаемся у открытой на кухню двери. Димка нас видит. Я чувствую запах ее губ. Я отчетливо понимаю, что еще не поздно опустить занавес и остановить эту дурацкую комедию, но во мне уже сидит злой бесенок и издевательски хохочет над моей нерешительностью. Я наклоняю голову, и Валя, приподнявшись на цыпочки, с улыбкой целует меня в губы…
7. ДИМКА
Мне до сих пор кажется все случившееся дурным сном. Непонятным, бестолковым сном. Через минуту-другую отправится поезд, а я не хочу выходить на перрон. Там меня ждет Борис. Я не знаю, о чем говорить с ним. Меня до сих пор мучит вопрос: зачем он это сделал?
Дурной сон. Все.
…Они остановились в трех шагах от меня. Я сжался, будто во мне вдруг закрутилась тугая пружина. Огромная, сильная. И только их губы встретились, что-то сорвалось, срезало шплинт, и пружина распрямилась, как удар молнии. Борис отлетел в угол под вешалку. Валя вскрикнула и испуганно зажала ладонью рот. Я бросился к наружной двери. Очень долго не открывался английский замок…
На крыльце споткнулся о металлический скребок, упал, затрясся. У меня уже не было сил сопротивляться нахлынувшим чувствам. Не знаю, сколько я пролежал. Очнулся от прикосновения тяжелой руки. Это был Юрий Алексеевич, Борькин брат. Он держал стакан и бутылку с минеральной водой. Шумно промчался по опустевшей улице последний трамвай. Я выпил шипучей воды, вслух подбодрил себя: