— А что у нас с оценкой выходит?.. За каждый перехват летчик-истребитель получает то, что заслужил. Как правило — пятерки. Все это хорошо. Балл стимулирует активность. А почему мы не ставим оценки тем, кто подыгрывает за «противника»? Вот давай введем оценки этим «противникам», и ты увидишь — ни один из них не захочет запросто подставлять себя под прицел перехватчика. Он начнет действовать так, как требует логика настоящего боя… В пехоте во время учений ставят оценки и обороняющимся, и наступающим. Почему мы ставим оценки только за маршрут? Ведь надо и тактику оценивать.
— Все это не в моей власти, — сказал после долгого молчания Сирота. — Все надо согласовать в верхах. У нас есть документы, которые мы не имеем права переступать.
— Давайте будем согласовывать, — настаивал Виктор Гай.
Сирота еще помолчал. Потом тихо сказал с какой-то затаенной болью:
— Я ведь старше тебя. Правда, всего на пять лет, но все же старше. И учить-то, пожалуй, я тебя должен. А что получается?
— Извини. Не хотел тебя обидеть. Высказал свое мнение.
— Да я не об этом, — перебил его Сирота. — Я о другом. Не всегда понимаю, где я прав, а где нет. Или старею, или становлюсь плохим командиром. Скорее всего от первого идет второе.
— Просто у меня есть больше времени думать об этом.
— В конце месяца приедет к нам заместитель командующего. Вот с ним давай и потолкуем. Умный генерал. Сам летает здорово и к хорошим летчикам с уважением относится.
О Пантелее Виктор Гай заговорил без всякой дипломатии.
— По-свински мы с ним обошлись. Кто сумел тебя за горло взять, давно академии покончали. А он копается в самолетах, молчит — ну и бог с ним! Мне стыдно перед ним. Мужику тридцать восемь лет, а он старший лейтенант. Ну был бы какой недотепа, понятно, то ведь лучший техник в полку!
— А что ты предлагаешь?
— Опять я должен предлагать?.. Предложи ты, вместе подумаем.
Сирота встал, отнес на кухню чашки, убрал коробки с орденами и значками. Виктор Гай знал: если Сирота молчит и что-то делает, значит, он ищет ответ на поставленный вопрос. Он закурил трубку, распахнул окно. Комната наполнилась шумом городской улицы, высокими детскими голосами. Они всегда в это время трезвонили на бульваре.
— Не знаю, — сказал наконец Сирота. — Есть у нас в полку для него должность. Но не по Сеньке шапка. Инженер нужен. Техника не утвердят, сам понимаешь… Надо в дивизии прозондировать. Только там не будут вникать в психологию. Нет образования — значит, не перспективен. И весь разговор. Хотел я уже его в ТЭЧ полка начальником группы — кадровики зарезали…
Помолчав, он подвел черту всему разговору:
— Буду говорить с генералом.
…Генерал прилетел в полк на ЯК-12. На два дня раньше намеченного срока. Прилетел вечером, когда уже была составлена плановая таблица на следующий день. Он сразу сказал, чтобы ему приготовили «девяносто вторую» машину. Это значило, что завтра он полетит на разведку погоды.
И хотя рабочий день был на исходе, Сирота вызвал Пантелея и приказал как следует посмотреть «девяносто вторую».
— Хорошо, посмотрим, — только и сказал Пантелей.
Сделав привычный осмотр, он приказал механикам запустить двигатель.
Гулко звякнули храповики, и тут же турбина тихо, но внушительно затянула свою мелодию. Вот уже в сопло плеснули красные языки пламени, осветили черный зев трубы, слились в единый раскаленный жгут и рванулись наружу. Больше оборотов — выше звук, — пламя злее и короче. Наконец оно исчезло совсем, а раскаленная струя воздуха тугим снопом ударила в металлический козырек, закрепленный на краю площадки.
На форсажном режиме истребитель до звона натянул тросы и окатил невозможным грохотом окрестности.
Пантелей выключил форсаж, а через несколько секунд перекрыл и «стоп-кран».
В самолете, как и в других сложных машинах, каждый рабочий агрегат или прибор имеет свои допуски. В процессе эксплуатации контрольная аппаратура следит за этими допусками, и если они не выходят за пределы, названные в формуляре, — значит, все в порядке. В работе двигателя есть один очень важный параметр — так называемый «выбег» турбины после закрытия стоп-крана, то есть холостой ход после прекращения подачи топлива. Со временем он уменьшается, и это считается естественным. И вот сейчас, когда турбина замерла, Пантелей почувствовал, что «выбег» значительно короче. Он не считал секунд, не наблюдал за приборами. Это пришло подсознательно. На его счету было столько подобных опробований, что разум уже доверялся интуиции.