— Так что случилось?
— Жду гостя. — Виктор Антонович неопределенно кивнул головой. — Из Москвы.
— Уж не Надю ли?
— Нет. Какой-то генерал.
Виктор Антонович помолчал и совсем тихо объяснил:
— Я писал по поводу Федора… Этот генерал везет ответ. Позвонили и сказали, чтоб я ждал. Вот и жду. Самолет транзитный.
— Скоро будет?
— Наверное…
Пантелей поскреб отверткой какой-то штуцер, продул его, прищурив глаза, посмотрел на свет.
— Интересно…
Он сутулился, и его широкий комбинезон как-то смешно обвис на худых плечах.
— Неужели стало что-то известно?
Виктор Антонович нагнулся, сорвал у края бетонной плиты жесткую травинку, очистил ее стебелек и осторожно ввел в тонкое отверстие мундштука трубки. Ему уже надоело задавать себе подобные вопросы, ломать над ними голову, и он решил набраться терпения и ждать.
— Готовить машину к ночи или как? — Пантелей усиленно изучал исцарапанный отверткой штуцер. — Может, не полетишь?
— Почему?
— Программа сложная. Начальство будет.
— Полечу.
Он отбросил травинку, набил трубку табаком, закурил.
— Иди работай и не переживай, — сказал он Пантелею. — Будут новости — найду и расскажу. Приехала молодежь?
— В высотном домике.
— Схожу к ним.
От ТЭЧ до высотного домика было метров семьсот. Можно бы, конечно, позвонить туда, и Лешка мигом прикатил бы, но Виктор Антонович даже обрадовался возможности «убить» хоть часть времени.
Он неторопливо зашагал в сторону одинокого домика с высокой башней командно-диспетчерского пункта. Попытался воспроизвести еще раз в памяти схему предстоящего полета, ту схему, которую он сам составил, разложил по секундам и знал как таблицу умножения, но уже «на первом развороте после взлета» его мысли вернулись к прилетающему генералу, раздвоились, рассыпались, завертелись в беспорядочном хороводе и лишь на мгновение задерживались то возле Федора, то возле Нади, то перекидывались к Андрею, то вновь возвращались на аэродром к генералу, который задерживался в Москве по неизвестным причинам.
ГЛАВА VIII
В коридоре высотного домика Виктора Антоновича окатил дружный взрыв смеха. Он улыбнулся, вспомнив свои первые шаги в авиации. Тогда говорили так: два летчика — две улыбки, три летчика — смех, четыре — сплошной хохот. Тогда это казалось нормальным признаком молодости. Позже Виктор Гай понял, что шутка между полетами — лучший отдых. Она мгновенно снимает то нечеловеческое напряжение, которое летчик испытывает в полете, и умение смешить и смеяться постепенно становится чертой характера чуть ли не каждого авиатора. И особенно ярко эта черта проявляется в годы молодости, когда человек еще сохраняет юношескую непосредственность и не обременен грузом пережитого.
Виктор Антонович свернул в комнату, где молодые летчики готовили к полету высотные доспехи. У них было еще много времени, и переодевались они без малейших признаков спешки, как-то даже лениво. Все внимание — на лейтенанта Иванова, вдохновенно жестикулирующего реками. Затянутые шнуровкой высотного костюма, они неестественно изгибались и напоминали руки робота.
— Доброе утро, ребята, — сказал Виктор Антонович, присаживаясь возле рассказчика.
Все дружно поздоровались, с интересом поглядывая на Иванова.
— Можете продолжать, — улыбнулся Виктор Антонович и начал раскуривать погасшую трубку.
Иванов не заставил себя упрашивать.
— Это в училище у нас был старшина Митрич: ну, прямо музейный экспонат, — пояснил Иванов Виктору Антоновичу. — Он каждое утро на осмотре говорил, что обувь надо чистить вечером, чтобы с утра можно была надевать на свежую голову…
Голос Иванова потонул в дружном хохоте. Что ж, смех — признак здоровья. Не только физического, но и морального. Что-то рассказывая, Иванов с явным подвохом поглядывал на своего однокашника Сидорова. Назревал какой-то розыгрыш. В эту минуту зазвонил телефон. Иванов снял трубку и, не моргнув, соврал:
— Лейтенант Сидоров слушает.
Трубка что-то приказала.
— Есть, товарищ подполковник, — отчеканил Иванов и, повесив трубку, повернулся к Сидорову: — Найди начальника РСП и пошли его к инженеру.
Снова дружный хохот, и Сидоров, качая головой, пошел разыскивать начальника радиолокационной системы посадки.