Портсигар был плотно набит крупносеченной махрой. Сверху лежал аккуратно сложенный пакетик из кусочка фронтовой газеты. Гай оторвал испещренный буквами прямоугольничек, сложил его листочком и зачерпнул нужную дозу махорки.
«Трубку бы как у Федора Садко», — подумалось вдруг, но тут же вспомнились слова Пантелея: «Командир запрашивает посты наблюдения» — и под сердцем кольнула легкая тревога.
В самом деле, не мог же истребитель исчезнуть за здорово живешь. Кто-нибудь должен был увидеть. День ясный, в небе затишье, на фронте — тоже.
Виктор Гай прикурил от зажигалки самокрутку и, захлопнув портсигар, протянул его Пантелею.
— Пойду к командиру.
Он сразу свернул с дорожки и пошел по опушке сосняка напрямик к одноэтажному бетонному «ящику». Так летчики звали домик командного пункта. Под ногами тихо шелестели желтые прошлогодние иголки, пахло весенней землей и хвоей.
Дым от махорки казался нелепо вонючим, и Виктор Гай в сердцах раздавил сапогом самокрутку. Навстречу шли два механика с медицинскими носилками. На темно-зеленом брезенте змеей извивалась длинная вороненая лента от крупнокалиберного пулемета, заправленная желтыми новенькими патронами. На черных снарядиках ярко светились красные головки: разрывные.
Поравнявшись с Виктором Гаем, механики опустили головы и молча разминулись. В полку привилось неписаное правило — если у кого-то погиб друг, с вопросами к нему не приставать, в сочувствующие не набиваться. Все знали — нет таких слов, которые могли бы приглушить боль утраты; раны заживают быстрее, если их не бередить.
Молчание механиков отозвалось в сердце Виктора Гая новой неясной тревогой. Неужели стало что-то известно? Он сам не заметил, как резко прибавил шагу, почти побежал.
В дверях «ящика» Гай лицом к лицу столкнулся с капитаном Сиротой, командиром эскадрильи. Павел Иванович Сирота был уже обстрелянным летчиком, командиром звена, когда к нему в подчиненные прибыл девятнадцатилетний младший лейтенант Виктор Гай. И случилось так, что в первом же боевом вылете они вместе попали в жаркую переделку. На них в буквальном смысле свалились с неба крестатые стервятники, пять или шесть, Гай так и не разобрался. Они приняли бой, подбили «хейнкель», а сами, как говорится, вышли из воды сухими. Новичок сразу приглянулся командиру, и между ними завязалась незримая ниточка. Скорее всего Сирота и не замечал, что к этому голубоглазому, белобрысому пареньку относился лучше, чем к другим молодым летчикам, теплее. Но другие замечали и нередко подтрунивали над Гаем: дескать, смотри, вот пожалуемся папе Карло, он тебя приберет к рукам…
Да и сам Виктор Гай привык при каждой встрече с командиром видеть добрую улыбку, теплые огоньки в узких щелочках его монгольских глаз.
В этот раз Сирота даже не посмотрел на Гая, прошел мимо, словно того не существовало. Виктора словно обожгло.
— Командир!..
Сирота остановился, но головы не повернул. Обтянутая кожаным регланом слегка сутулая спина замерла, будто приготовилась к удару.
— Командир?..
— Ну что?
— Командир, что-то известно?
— Известно.
— Что?
— А ты не знаешь?
— Я?.. Я же доложил по радио. Доложил, что знал…
Сирота повернулся. Губы плотно сжаты. В щелочках глаз — сухой блеск. Руки напряженно втиснуты в мелкие карманы куртки.
— Наземные посты видели его. Улетел к союзникам. То ли в английскую, то ли в американскую зону. А может, и к французам… Вот оно что…
У Виктора Гая словно упал с груди жесткий обруч. Он судорожно вздохнул и улыбнулся:
— Значит, все в порядке, живой…
— В дивизии твою радость не разделяют.
— А в чем дело, командир?
— Не знаю. Можешь отдыхать. Больше не полетишь.
— Командир, мне не нравится твой тон. В чем дело? Можешь мне толком объяснить?
— Мог, объяснил бы.
Он повернулся и, глядя себе под ноги, быстро пошел вдоль опушки к стоянке самолетов. Виктор Гай вспомнил чью-то реплику, что комэск сегодня собирается на свободную охоту, что напарник его в лазарете, что кого-то будет брать с собой.
«Мог бы взять меня», — подумал Виктор Гай без особого сожаления. И тут же его мысли вернулись к Федору.
…Перелетел фронт. Что ж такого? Сядет у союзников — совсем неплохо. Американцы и французы уже несколько раз к ним прилетали. Отличные ребята. Прилетали и улетали. Если у Федора отказ, починят машину, заправят. Не сегодня, так завтра вернется. Или на транспортном привезут…
Причин для особого беспокойства не было. В прошлый раз, когда Федор Садко выпрыгнул из горящей машины над головами у немцев, многие уже пели панихиду. А Гай упрямо твердил, что Федора Садко они плохо знают… И когда тот в самом деле вернулся живым и невредимым, Виктора Гая только молча поздравляли. Все будет нормально и теперь.