— Ерунду ты, Пантелей, говоришь. Мы же кадровые офицеры.
— Поживем — увидим! Хватит пить.
— Кому хватит, а кому и нет.
— Тебе, Пантелей, хватит. И мне хватит. А Виктор может пить, если хочет.
— Это почему же, командир?
— Может, когда опьянеешь, что-нибудь поймешь.
— Загадками ты говоришь, командир.
— Разгадку весь полк знает. Один ты, как в тумане, блудишь: «Вернется, вернется, я Федора знаю!»
— Витя, ты не расстраивайся. Давай еще дернем по двадцать граммов и будем шплинты ставить… Папа Карло, не смотри с укором. Я выпью и расскажу ему все. Главное — не расстраиваться. Наш милый Федя тю-тю!.. Понял?
Пантелей сделал выразительный жест рукой:
— К союзничкам, понял?
— Ну и дурак же ты, Пантелей… — Гай повернулся к Сироте. — Ты, что ж, командир, тоже так думаешь?
— Слухи такие ходят, вот оно что. — Сирота встал, отошел к окну, расправил под ремнем гимнастерку. — Ты знаешь, что он сидел перед войной в тюрьме? Не знаешь. Между прочим, за какие-то шуры-муры с английским посольством. Мать у него была англичанка. Не говорил он тебе ничего? Вот то-то!.. А она, между прочим, тоже сбежала за границу… Вот и прикинь, сопоставь фактики.
— Помнишь, — доверительно зашептал на ухо Пантелей, — помнишь, английские летчики садились на нашем аэродроме?
— Ну и что, если помню?!
— Не рычи. С тобой по-человечески… Помнишь, Садко с ними по-английскому балакал? А знаешь, про што они балакали?
— Просто так. Все с ними говорили.
— Может, просто, а может, и не просто. Других переводчиков не было.
— Свихнулись все! Подумайте, что говорите!..
Гай отшвырнул ногой табуретку, подошел к Сироте. Резко повернул его за плечи к себе. Лицо Сироты на мгновение исказила болезненная гримаса — видимо, дала знать раненая лопатка, но он тут же овладел собой, поднял спокойные глаза. Виктор Гай почувствовал себя под этим взглядом мальчишкой.
— Павел Иванович, — слова будто застревали во рту, хотя Гай уже окончательно протрезвел, — командир, ты же знаешь Федора, ты видел, как он дрался… Разве мог такой человек изменить?
Сирота снова отвернулся к окну. Казалось, что его очень заинтересовали идущие за окном крепко выпившие летчики. Они что-то выкрикивали, обнимались, пускались в пляс. Где-то рядом веселой мелодией заливался аккордеон. На дальней позиции запоздало салютовали зенитчики.
— Какой праздник, — тихо сказал Сирота, — а мы… Конечно, хочется верить в лучшее… Федор Садко мне так же дорог, как и тебе. Только слух этот пришел оттуда, сверху… Да и факты… Сам видишь…
— Отказа не могло быть, — вставил Пантелей, разливая по кружкам спирт. — За это я ручаюсь. Пока ничего не известно, давайте выпьем за его возвращение. Мы не на похоронах.
— Заладил ты, Пантелей, выпьем да выпьем. За что пить, тебе все равно. Лишь бы пить.
— Это ты зря. Я, может, больше твоего Федьку любил.
— Как же ты можешь думать про него такое?..
— А ты не думаешь?!. Ты только хочешь не думать!
— Не кричи. Не поверю в это, даже если мне голову отрубят. Не мог он этого сделать.
— Ну и я так думаю, — добродушно согласился Пантелей. — Поэтому и предлагаю: в праздничный день допить наш фронтовой паек за Федьку. — Он сгреб все четыре кружки со стола, встал и, перешагивая через табуретки, разнес их Сироте, потом Гаю. — Бери. За то, чтобы он быстрее вернулся. И пойдем на улицу. К ребятам. Бери.
Гай, как и Сирота, выпил спирт молча. Он даже не почувствовал, как обожгло рот. Взял на столе потухшую трубку, раскурил ее. К запаху спирта густо примешался ароматный запах табака.
— Я пошел, — сказал Сирота. Покосился на Гая, остановил взгляд на трубке. — Спрятал бы ты ее до поры, до времени. Вот оно что.
— Не буду! — Гай вызывающе сунул мундштук в зубы и со смаком несколько раз пыхнул голубоватым дымком.
— Дело хозяйское. Я просто так. — Он толкнул плечом дверь и вышел не оглянувшись.
— Демобилизуюсь и пойду в гражданскую авиацию, — сказал Пантелей, когда затихли в коридоре шаги Сироты. — Специальность у меня мировая…
— А я останусь в армии, — сказал Виктор Гай. — Если, конечно, оставят. Кроме как летать на истребителях, ни черта я не умею.
— Всему научимся. Была бы охота.
— Это верно.
— Мировая житуха будет, а, Витя? Невест найдем, детишек нарожаем, домиками-огородиками обзаведемся… Черт знает, даже не верится. У тебя есть на примете зазноба?
— А ты знаешь, что у Федора жена и сын в Минске?
— Ну да?..
— Вот тебе и ну да! Если бы ты знал, как он их любит, тогда бы задумался — мог он их бросить или нет…