Муравьеву уже успели рассказать про этого генерала целую обойму разнокалиберных историй. Он никогда не сообщал заранее о своем прибытии в какой-нибудь полк. В летных частях появлялся всегда неожиданно, посадку у дежурного КП запрашивал в самый последний момент. Вместе с тем никогда не нарушал наставление по производству полетов.
Муравьев остановил мотоцикл, проследил за посадкой генерала. Все было сделано на «отлично» — расчет, выравнивание, касание.
— Видал? — спросил Женьку.
— Первый класс…
В столовой им сказали, чтобы после завтрака шли в клуб. В девять ноль-ноль с летчиками будет говорить генерал.
Муравьев выпил только кофе и заспешил в гостиницу: надо было еще переодеться. В клуб он пришел почти последним. Поискал глазами Женьку. Рядом с ним свободного места не было, и Муравьев прошел в первый ряд. Там всегда пустовали стулья. Почему-то считалось неприличным садиться на первый ряд. А почему?..
Генерал вошел в клуб, на ходу разговаривая с Белым.
— Товарищи офицеры! — скомандовал кто-то.
Все встали. Генерал жестом показал, чтобы садились. Он возвышался над всеми, словно проход среди стульев был приподнят, а когда летчики сели, стало еще больше заметно, что это человек гигантского роста.
«Как он только в кабину вмещается?» — подумал Муравьев и вспомнил чьи-то слова, что самолет у него со специально оборудованной кабиной.
Генерал не стал подниматься на сцену. Он положил на подмостки планшет, обвел взглядом первые ряды и улыбнулся.
— Начнем с приятного, — сказал как бы самому себе. — Командующий армией поручил мне от его имени наградить за мужество, выдержку и мастерство вашего товарища. Золотыми именными часами. Капитана Шелеста!
Зал дружно зааплодировал. Женьку вытолкали в проход. Ни на кого не глядя, он подошел к генералу. Тот сгреб его в охапку, расцеловал. Затем как-то неуклюже сунул в руку коробочку с часами.
— Носи, сынок. Молодец…
Улыбались и аплодировали летчики, улыбнулся генерал, взволнованно тер глаза Белый. И только Женькино лицо было окаменевшим и безжизненно-бледным.
У Муравьева больно сжалось сердце. Уж действительно нелепее ничего не придумаешь, чем взять и рассказать сейчас правду. А ведь Женька очень хотел честно во всем признаться… И не успел. Парадоксально, но факт. Цепочка оказалась вон какой крепкой. Звено за звеном — поди разорви теперь… А как бы просто могло все быть: «Задел дерево…» Два слова по радио. Всего два слова… Но вовремя. И Женька не стоял бы сейчас бледный и окаменевший Он улыбнулся бы так же, как все, может быть, еще более счастливо.
Когда аплодисменты стихли и Женька, низко опустив голову, прошел на свое место, генерал нахмурился и сказал:
— А теперь о менее приятных вещах…
Зал притих. Офицеры напряженно глядели на генерала.
— Полк не будет участвовать в параде. Не созрели. — Генерал покосился сверху вниз на Белого — какая будет реакция командира, но Белый спокойно смотрел в зал; видимо, то, что говорил генерал летчикам, ему уже было сказано значительно раньше. — Нарушили приказ — один техник на два самолета, что категорически запрещается… А что техник? Разгильдяй! Проявил полнейшую безответственность. Летчика подвел, командира подвел и себя подвел: уже был заготовлен проект приказа на выдвижение. И вот — выдвинулся. Теперь будет совсем иной приказ. И командиру, и ему — по взысканию.
Помолчав, генерал уже совсем иным тоном сказал, глядя на Женьку Шелеста:
— А капитан Шелест полетит со мной. Он будет участвовать в параде…
По залу взволнованно пробежал шумок, и Муравьев не понял его причину, оглянулся и сразу увидел Женьку Шелеста. Муравьев не слышал его слов, они утонули в общем гомоне, но по жесту, по глазам и губам догадался. Женька пытался защитить Белого и Жука, но на него со всех сторон недовольно зашипели: дескать, твое самопожертвование здесь ни к чему — и им не поможешь, и себе все испортишь. И Женька сдался, еще ниже опустил голову…
Терпеливо подождав, пока в зале вновь установилась тишина, генерал перешел к будничным боевым делам. В числе других задач, стоящих перед полком, он сказал и об освоении новых машин.
— В ближайшие дни группа ваших летчиков будет откомандирована на переучивание. Вернутся они к вам как летчики-инструкторы. Вот тогда будем пересаживать весь полк на новые самолеты. Техника сложная, но перспективная. Изменяющаяся геометрия крыла таит неисчерпаемые возможности для творчества в боевом применении. Нам предстоит создавать новую тактику воздушного боя…
Когда совещание закончилось, генерал попросил Муравьева остаться. Остался и полковник Белый.